Найти шпиона - читать онлайн книгу. Автор: Данил Корецкий cтр.№ 54

Ропот усилился.

Андреев вскочил, как подавляющий бунт капитан пиратского судна. Глаза его грозно гипнотизировали взбунтовавшихся скелетов.

– Что за базар?! А ну тихо!

Окрик возымел свое действие. Шум превратился в недовольный ропот.

– Нечего овечками прикидываться! Вас судили по действующим законам того времени! А сейчас законы другие. Вот и жируют такие, как вы! Только это до поры. Ой, до поры!

Он на миг замолчал, беря себя в руки.

– Спокойно, граждане, – уже обычным тоном продолжил он. – Вас позвали не политику да законы обсуждать. Сейчас сделаем маленький перекур да пошушукаемся. Кто что вспомнит про дядю Колю, получит премию…

Снова наступила внимательная тишина.

– Да! – со значительным видом повторил Андреев. – Премию. Не очень большую. Но получит…

Казалось, что его предложение вызвало у собравшихся интерес. Но как ни «перекуривали» старый и молодой чекисты, как ни «шушукались» с бывшей элитой Москвы, но нужной информации не получили.

«Не представилось возможным», – казенно написали оба в своих рапортах.

* * *

Лилия Ивановна проснулась около одиннадцати утра и сладко потянулась в постели. Выспаться, никуда не спешить, нежиться в тепле и комфорте – это и есть счастье! После ломового топтания в салоне среди умащенных, жирных, распаренных и, как правило, чем-то недовольных тел, каких-то нечистых, неопрятных своей изнаночной, видной одному только Богу и косметологу безобразностью – после всего этого чистое, хрустящее белье, мягкая удобная подушка – не с банальными пухом-перьями, сохранившими предсмертный ужас забиваемой птицы, а с экологически и энергетически безупречным мехом ламы, ночнушка из модного бутика… Ну и, конечно, чтобы впереди был выходной, как сегодня. Воскресенье, в окно пробиваются косые солнечные лучи, создавая атмосферу праздника, здорово!

Лилия Ивановна довольно оглядела свою спальню: шелковые обои, старинный торшер и старинный, может, постарше торшера, туалетный столик впритык к постели. Любимые духи – «Кензо», пуховка, выглядывающая из деревянной, ручной работы пудреницы, яркая обложка нового «гламурного» романа… Все для комфортной, продуманной до мельчайших мелочей, жизни. Для сладкой жизни. Для которой она и создана.

Накинув на плечи полупрозрачный халатик, Лилия Ивановна прошла через увешанную подлинниками картин и уставленную фарфоровыми статуэтками гостиную, отразилась в зеркале еще стройной фигурой, моложавым, тщательно ухоженным лицом, с сохранившимся лукавым выражением. Казалось, что надень она те ультрамодные в начале семидесятых V-образные солнцезащитные очки, и вмиг превратится в молодую стрекозу, на которую охотно клевали иностранцы, валютчики, фарцовщики, да что там – и кураторы-гэбэшники клевали, притом не рядового уровня…

В кухне настроение поднялось еще на один градус: она таки добилась того, что кухня ошеломляет, просто валит с ног сверкающими разнокалиберными поверхностями меди, никеля, бронзы, кафеля, эмали, стекла… А модный в пятидесятых мусоропровод она заварила, избавившись от запаха свалки и громадных тараканов.

Заправив кофеварку, Лилия Ивановна плюхнулась в мягкое кресло. Ждать. Слушать, как аппетитно урчит агрегат, и – ждать. Бабушка, Анастасия Никитична, воспитала ее в строгих традициях: барышня должна начинать день с чашечки кофе, поданной ей в постель. Ну, теперь, ясное дело, в постель никто ничего не подает, но – она выполняет бабушкины наказы. Бабушка знала три языка досконально (из-за чего порой представлялась своей маленькой глупенькой внучке эдаким трехголовым Горынычем), она была невероятно деятельна, прекрасно освоилась с совковой бюрократией, сумела прописать в генеральскую квартиру на Фрунзенской набережной любимую внучку Лялечку, оставив непутевую дочь в коммунальной клетушке на Арбате.

– Ты ей мешаешь, – говорила бабушка, – ей надо личную жизнь устраивать, вот пусть и живет сама, как хочет…

Родного отца Ляля никогда не видела, нескольких последующих помнила плохо, в памяти остался только здоровенный негр, когда он зевал, то обнажал красную внутренность огромного рта. Мама приезжала редко, ходила по просторной квартире, смотрела на дедушкин портрет в генеральском мундире и жаловалась, что двадцать три соседа – это слишком много. Она окончила пищевой институт, некоторое время работала на каком-то огромном консервном комбинате, потом вышла замуж за американца, по-настоящему, с регистрацией. Бабушка смоталась в арбатскую коммуналку на смотрины, примчалась с вердиктом, что это «ощипанная ласточка оттепели», какой-то специалист по консервантам, моложе мамы лет на десять, к тому же мулат… И что она их так любит? Первые две недели после отбытия мамы в Америку было тихо, бабушка по утрам истово крестилась на икону у кровати, прикрытую кисеей, чтобы чужой глаз не заметил, и все шептала:

– Может, и пронесет, Лялечка… Может, и пронесет!

Нет – не пронесло. Те, кому надо и кому до всего есть дело, конечно же, узнали. Ляля была в десятом классе, училась стабильно. Вдруг по школе пронесся шепот, плавно переродившийся в шипение: дочка… дочка изменницы! Общее комсомольское собрание! Исключить! Из комсомола! Из школы! Три дня. А потом во время второго урока в класс вошла завуч и пригласила Лялю к себе в кабинет.

Там уже ждали очень вежливые и добрые дяди в строгих костюмах. Они очень по-доброму объяснили девочке, что брак с американцем и выезд в цитадель агрессии – капиталистическую Америку есть предательство и измена Родине, и хотя дочь за родителей в уголовном плане не отвечает, но в моральном – несет полную ответственность. А раз так, то надо искупать ее вину, да и свою вину, хотя они надеются, что вина эта невольная… Надо сотрудничать с органами и помогать загладить тот вред, который принес неосмотрительный, надо думать, поступок матери. Что ж, раз надо – значит, надо! И все сразу чудесным образом уладилось – ни собрания, ни исключений, ничего! Даже двери иняза распахнулись без долгих проволочек!

Кофеварка щелкнула. Лилия Ивановна вздрогнула, маска полного довольства, всепобеждающего благополучия слетела с ее лица, обнажив на короткий миг растерянное и даже глуповатое, как у обворованной на вокзале тетки, лицо.

«Что это на меня нашло? – удивилась Ляля, возвращая маску на место и делая первый, самый вкусный глоток. – Что вызвало из прошлого неприятные воспоминания?»

Ах, да!.. Этот молоденький капитан Евсеев. Он появился в салоне неожиданно, как Мефистофель. Спокойно так оглядел ее теток-клиенток, развалившихся в креслах, как индюшки на витрине в «Елисеевском». Мраморные плечи, вымазанные похожими на майонез животворящими кремами, его абсолютно не смутили. Попросил вспомнить молодость… Вот и надо было именно это всё ему рассказать! Не себе портить воскресенье, а – ему! Приоткрыть этому капитану глазки, обмакнуть его смазливой мордочкой в эту грязь, объяснить, как такие бабушкины внучечки, как Ляля, попадают в агентессы, в стукачки… А то уж больно он весь новенький, правильный, как серебряный доллар!

А кофе у нее все-таки бесподобный. У нее вообще – всё самое лучшее. Самое-самое… Она это заслужила! Она шла к этому без малого тридцать лет! С тех пор, как умерла бабушка. С тех пор, как уснула бабушка – и не проснулась бабушка. Уснула, потому что устала думать и бояться за свою Лялечку, за свою куколку, за свою внучечку, особенно когда она поступила в иняз, и уже на третьем курсе добрые-нехорошие дяди заставили ее работать с иностранными туристами… Наблюдать за ними, запоминать всё, что они говорят, о чем шепчутся, какие строят планы… Кто кому симпатизирует, кто кого ненавидит. Сведения, настроения, анекдоты. Короче, пошло и неблагородно стучать…