Ванильный запах смерти - читать онлайн книгу. Автор: Анна Шахова cтр.№ 21

– А ведь знаете, товарищ подполковник, я бы «могла быть Шопенгауэром, Достоевским!» – Зульфия отчаянно расхохоталась и подошла к окну, прижалась горящим лбом к стеклу. Ломаная кромка леса терялась в гаснущем небе. Неясность, зыбкость сумеречного пространства порождала тоскливое, тянущее чувство. – Могла бы. А стала потасканной бульварной журналисточкой. Так, третьего сорта. Поставщик жареного для бультерьеров от телевидения. Словом, не питайте иллюзий, Степан Никитич. Я не трепетная лань в маске фам фаталь. Я действительно эта фаталь. Злобная и несчастливая.

– Зуля! Зуленька, – тихо позвал ее Бултыхов. – Я знаю про вас больше, чем вы можете представить. И вы нужны мне любой. Ваши слова ничего не изменили. Наоборот. Вы много лучше, чем думаете о себе. Чем… – Он вдруг стал задыхаться.

– Лекарства? Воды? – метнулась к нему Абашева.

– Да, мне придется выпить лекарства. Там, на столе. Вот этот желтый блистер – две таблетки. Синий – одна.

Зульфия подала таблетки и стакан воды.

– Почему вы немедленно не отправляетесь в больницу? Вам нужны капельницы, врачебный серьезный уход. Это же не шутки, в конце концов!

– Нет. У меня все есть. И мне нужно доделать тут кое-что. – Бледность залила лицо подполковника так же быстро, как недавно краснота.

– Боже мой, да вы что-то знаете об этом отравлении? Вы в самом деле причастны?! – ужаснулась Зуля.

– Нет, что вы. Конечно нет. Это – другое. Тут вопрос. Недоумение… Зуленька, накапайте мне вон из того пузырька капель пятьдесят. – Бултыхов указал на темную стекляшку.

Зуля дала ему успокоительное и, подоткнув одеяло под ноги и спину болящего, села на стул, вечерять. Сумерки стремительно сгущались. Предметы на столе теряли очертания, растворялись в темноте. Лицо врача на белоснежной подушке, то мечущееся, закидывающееся, как в агонии, то замирающее покорно под легким прикосновением сиделки, стало почти неразличимо. Судорожное дыхание больного наконец сменилось мерным сопением – Степан Никитич уснул. Зуля поднялась, наклонилась над ним: лицо его выражало умиротворение. На цыпочках Абашева подошла к двери, вновь прислушалась, Бултыхов не шелохнулся. И Зульфия вышла из комнаты.

Адель Вениаминовна не могла уснуть. То включала-выключала кондиционер, то закутывалась в одеяло, чтобы через пять минут скинуть его и расстегнуть пуговки ночной сорочки, то распахивала балконную дверь, то захлопывала ее с раздражением. Густой стоячий воздух словно поглощал малейшие звуки: ни шорохов спящего дома, ни копошения дроздов, облюбовавших крону ивы, не раздавалось. Даже комары поутихли и не изводили однотонным зуммером. Сунув под язык таблетку снотворного, Пролетарская вышла на балкон. «Какая же эта Травина неряха…». – Старуха брезгливо отодвинула пластиковый стул с брошенным на него комком влажного купальника. Адель Вениаминовна села на другой стул, предварительно подложив маленькое полотенце. Она залюбовалась переливами оттенков неба: от темно-фиолетового над домом до серого в белесой дымке у горизонта. Звезды едва различимыми крупинками желтели в просветах низких облаков. «Конечно, такого совершенного покоя не бывает в городе», – подумала вдова, прикрывая глаза и погружаясь в зыбкую дрему. Вдруг она услышала знакомый мужской голос, глуховатый, слабый. В соседнем номере Бултыхов с кем-то разговаривал. Неожиданно голос врача приблизился на расстояние шага от Пролетарской: подполковник вышел на балкон, и теперь его разделяла с соседкой полупрозрачная пластиковая стенка. Адель Вениаминовна вжалась в стул, задержав дыхание.

– А когда же и поговорить спокойно? – прерывающимся голосом спросил у кого-то Бултыхов.

«Он говорит по мобильному телефону», – поняла Адель Вениаминовна.

– Да! Меня именно это беспокоит! – с нажимом, чеканя слова, произнес подполковник. – Я говорю предельно тихо – это во-первых. А во-вторых, я, кажется, могу назвать причину. Нет, вот этого я не понимаю. Ну, а если предположить, что все было спланировано заранее?! Да! Тогда все становится предельно логичным. Ах, нет?! Ошибаюсь? Хорошо бы, если так. Впрочем, это, в конце концов, не мое дело, в этом вы можете быть спокойны – у меня нет ни сил, ни желания лезть с откровениями. Ничего, как-нибудь. Силы на рыбалку? Отчего же? Есть.

После этих слов Степан Никитич долго слушал собеседника и наконец выдохнул:

– Да уж. Эти сведения необходимо донести до следствия. Ну, спасибо, спасибо, все обсудим при встрече. Хорошо, в пять.

И он, повздыхав, ушел с балкона.

Встревоженная, боясь пошевелиться, Пролетарская потеряла всякую надежду на сон. «Приму еще таблетку и капли. И завтра же, никому ни слова не говоря, пойду в полицию. Этого «умирающего» нужно как следует тряхнуть! Вместе с его визави».

Адель Вениаминовна решительно закрыла балкон и прошествовала к кровати. Приняв лекарства, она улеглась на спину, подняв острый носик и поджав тонкие губы. У Адели Вениаминовны была давняя привычка, умилявшая внуков и раздражавшая невестку, – подводить НА НОЧЬ глаза и брови стойким косметическим карандашом, а губы алой помадой. «А вдруг я умру во сне и буду лежать тут на кровати страшная, без глаз и рта?!» – выдвигала резоны престарелая красавица. Из-за помады она приучилась спать только на спине.

Через полчаса вдову наконец настиг Морфей и рот старухи беспомощно раззявился. Часы над дверью показывали половину четвертого.

А в пять утра Люша, спящая очень чутко, услышала скрип ступеней. Она вскочила, подбежала к двери и едва приоткрыла ее. По лестнице медленно спускался Бултыхов, в ветровке, кепке, с удочкой и ведерком. Подивившись чудесному выздоровлению врача, Люша пришла к выводу, что, купировав болевой синдром лекарствами, Степан Никитич решил для тонуса прибегнуть к любимому занятию. «И правильно, молодец! – про себя похвалила сыщица больного. – Я после нездоровья первым делом в сад бегу – полоть, касаться земли, травы…»

Комнату Люши будто окутывала золотистая дымка: так сквозь шторы проникал свет пробуждающегося солнца, который рассеивал ночные страхи и тревоги. Успокоенная, Шатова, обняв подушку, провалилась наконец в крепкий сон.

Около восьми ее разбудили громкие голоса, доносившиеся из холла. Голосов было подозрительно много. Незнакомый мужской, грубый, простой. Потом Дашин, встревоженный. Его перебивал крикливый Васин. А вот вступил мерный Самохина. Нет, еще чей-то незнакомый. Люша в тревоге соскочила с кровати. Не успела она наспех умыться и причесаться, как в дверь застучали.

– Юлия! Спуститесь в холл! – отрывисто сказал Говорун и стал дубасить в дверь Абашевой.

В холле царило смятение. Сдержанная Даша бегала, то заламывая руки, то закрывая ими лицо. Лика Травина, сжавшись в комок на краешке кресла, мелко подрагивала, уперев взгляд расширенных глаз в ковер, будто заклинала на нем особую точку. Самохин, сложив на груди руки, стоял у барной стойки. Вид у него был понурый и озадаченный, от фирменной улыбки не осталось и следа. Около лестницы стояли двое молодых мужчин, собранных и напряженных. Они бросали быстрые, какие-то ощупывающие взгляды на окружающих. Но главным действующим персонажем и бесспорным центром энергетического притяжения можно было назвать невысокого, коротко стриженного мужчину с круглой головой. Он сидел на диване, широко расставив ноги и подавшись вперед, будто ожидая команды «Марш!», и яростным взглядом смотрел наверх, откуда спускались постояльцы. Люша сбежала и села в свободное кресло. Следом за ней спустилась Абашева. При виде Зули следователь – а на диване к «броску» готовился именно Геннадий Борисович Рожкин – расплывшись в хищном оскале, подвинулся и сказал: