Ванильный запах смерти - читать онлайн книгу. Автор: Анна Шахова cтр.№ 19

– «Жених, случайность…» Вы совершенно не в курсе дела, милая.

Люша изобразила священный ужас и еще ближе придвинулась к «просветительнице».

– Я убеждена, что с этой парочкой что-то нечисто. Он – этот хамоватый телевизионщик – приехал к Федотову. Я это поняла еще за ужином – красотка его совершенно не интересовала. Но у них мог быть, как бы это сказать, совместный проект.

– Уничтожить артиста? Но зачем?! – «ужаснулась» Люша.

– А вот это следствие и должно выяснить! Наследство, элементарное ограбление, шантаж. Да мало ли что?! Но со здешним следователем… – Вдова презрительно махнула ручкой.

– А вы, Адель Вениаминовна, как и я, похоже, любите детективы, – расплылась в восхищенной улыбке Люша.

– Да терпеть не могу, – с достоинством произнесла Пролетарская.

«Врешь как сивый мерин», – подумала Шатова, но восторга с лица не стерла.

– Это все жизненный опыт, наблюдательность и интуиция. Ах, Леонов в бабьем платке – это что-то сногсшибательное, – захихикала Адель Вениаминовна, переключаясь на фильм и делая звук погромче.

Люше пришлось ретироваться на прежнее место. Больше она бабку отвлечь от комедии не могла. Видно, та удовлетворила потребность в словоизлиянии и с удовольствием предавалась просмотру. Впрочем, скоро снова начала клевать носом и вздрагивать. Проснувшись от громкой реплики одного из героев и потаращившись в недоумении на экран, вдова мяукнула:

– Я, пожалуй, пойду, – и начала освобождаться от пледа. – Совсем глаза слипаются. Даже Леонов с Крамаровым не веселят.

– Вам не очень нравится «Под ивой»? – предприняла последнюю попытку Люша.

– Да уж – расплачиваюсь за свою доверчивость. Алеше кто-то расхвалил этот Богом забытый угол. Он, конечно, из лучших побуждений и заботы о моем покое отправил меня сюда. Но разве тут что-то отдаленно говорит о покое?! Надо было в проверенный Звенигород ехать.

Пролетарская поднялась, поглаживая поясницу, и направилась к лестнице. Но у первой ступеньки остановилась, подняв вверх пальчик:

– А все потому, что делом заправляет профан. Типичный холостой двигатель! Жену его жалко. Ну, спокойной ночи, – сухо кивнула старушка и стала медленно подниматься на второй этаж.

«И снова загадки и недомолвки. Знает что-то Пролетарская о Говоруне конкретно? Не с чужих ли уст поет о “холостом двигателе”? Чем Вася мог так уж насолить избалованной старушке? Думай, думай!» – понукала свой мозг сыщица.

Но, учитывая сегодняшнюю дорогу и обилие впечатлений, Люша сдалась: ничего-то она в полночь не надумает. Организм брал свое – требовал полноценного сна. «Завтра, все завтра: наблюдения, разговоры, провокации. И хорошо бы пообщаться в больнице с Кудышкиным. Это может быть очень продуктивным».

Люша резко подняла голову и увидела, что дверь одного из номеров в левом крыле открылась и послышались стремительные шаги. Лестница – массивная, очень высокая, – была однопролетной и поднималась к П-образной галерее, вдоль которой и шли номера. В центре, на вершине условной «П», находился двухкомнатный люкс, в котором скончался народный артист. Справа и слева расположилось по три равноценные комнаты. Люшина была справа, в центре. Ближе к люксу, рядом с комнатой Федотова, жила Абашева. Именно она и прошествовала, не глядя вниз, в свой номер. Дверь хлопнула, и сработал запор.

«У кого же она находилась? У Травиной или Бултыхова? Старуха только явилась к себе, и у нее в номере литераторша никак не могла обретаться. Быть может, она решила осчастливить своим присутствием болящего? Но дань вежливости, простирающаяся до полуночи, – это что-то странное. А вот беседа с Травиной могла оказаться интересной. Лика говорит загадками, чурается всех. Неужели Зуля решила выведать что-то у воспитательницы?.. А-ах! А если она… А если Травиной угрожает опасность?! Неужели у «прямодушной» Зульфии и впрямь был мотив прикончить своего работодателя? А я такой же профан и «холостой двигатель», как и Вася! Умудрилась не попросить у Даши схему дома и расположение постояльцев. Дубина!»

Люша решительно пошла наверх. Кажется, именно в эту, ближнюю к люксу комнату шмыгнула Пролетарская… Н-нет, кажется, в следующую. А, была не была!

Шатова постучала в средний номер по левой стороне.

– Лика! Простите, это Юлия, – бодро отрапортовала она в замочную скважину.

– Что? Я сплю уже, – раздался недовольный голосок из-за двери.

– Извините, спокойной ночи, – пискнула Люша.

От души отлегло – Травина была жива. А то, что голос какой-то дребезжащий, так это спросонок.

Догадка Шатовой относительно доброхотки Зули, навещавшей смертельно больного Бултыхова, оказалась верна. Именно у Степана Никитича провела более полутора часов Абашева. И вышла от него в странном смятении, как перед открывшейся непознанной реальностью, которая была до того странна, скучна, смешна, а стала близкой и необходимой. Так было с Зульфией в детстве, когда она смеялась вместе с другими детьми над заштопанными колготками и чудовищным черепаховым гребнем Тони Ситцевой, ставшей впоследствии лучшей подругой, верной, мудрой и тонкой. Лишь она могла сказать об обидчиках Зульфии, которых всегда хватало: «Оставь их. Они жалкие. И очень несчастные».

«Старица Тоня», как называла беззаветную подругу Зуля, и умерла свято. Маршрутка перевернулась от удара фуры, но Тоня успела прижать к исполинской своей груди (видно, в другую не поместилось бы ее большое сердце) голову мальчишки с соседнего сиденья. Мальчишка выжил, а Тоня нет. Собственно, она одна и погибла тогда.

– Почему лучшие должны умирать?! Почему всякая мразь доживает до восьмидесяти, мучает, крадет, убивает, а святые, необходимые уходят в двадцать, тридцать, тридцать пять?!

– Потому что они уже заслужили свое место на небесах. – Поп, приглашенный на поминки, пытался быть догматически выдержанным.

– Да идите вы в зад со своими небесами! – осы́пала его рясу пеплом Абашева, взмахнув рукой с сигаретой. – Не пора ли уже землей заняться вашему Богу?

С уходом «старицы» она будто заиндевела. И больше не могла находить ни в людях, ни в событиях разумности, справедливого порядка и резонов «во благо». Все смыслы свелись для нее лишь к средствам выживать, карабкаться, соответствовать и брать, брать, брать, не растрачивая себя.

Постучав в номер к Бултыхову, Зуля не отдавала себе отчета в том, зачем она идет к этому скучному, обреченному человеку. Пожалеть? Жалеть Абашева не умела. Она могла расплакаться, наорать на объект сочувствия от бессилия помочь, дать денег на худой конец или воспользоваться связями. Слов утешения она не знала. Их не существовало в лексиконе этой сильной с виду женщины.

– Степан Никитич! Мне скучно без ваших ухаживаний, – изобразила фривольную капризность Зуля, стоя под дверью врача. – И вы, будто дезертир, покинули поле сражения. Пустите меня в свой штрафной окоп, уж будьте любезны.

Бултыхов распахнул дверь – всклокоченный, со сдвинутыми на лоб очками, с книгой в руке.