— Я отправляюсь в горы, чтобы принести солнцецвет Криптману. Это очень опасно. Последний раз я там наткнулся на банды мутантов. Я не могу взять тебя сейчас. Но я вернусь, чтобы вылечить Готрека. А потом мы пойдем на север. И ты с нами, если захочешь.
На самом деле ему совсем не хотелось брать с собой девушку в долгое и опасное путешествие в Налн и охранять ее на этом пути; но Феликс чувствовал себя обязанным, так что надо было, по крайней мере, предложить ей это. Даже если она действительно согласится пойти с ними.
— Я хочу пойти с тобой сейчас! — произнесла она, чуть не плача. — Я больше не могу оставаться здесь.
И вновь Феликс ощутил порыв ярости и поразился своей резкости.
— Нет, жди здесь. Мы идем в горы. Нас не будет всего лишь один день. Мы вернемся за тобой. Мне и так будет сложно присматривать за Готреком. Я правда не могу взять тебя с собой сейчас. Это слишком опасно.
— Ты не можешь оставить меня здесь, Феликс, — внезапно сказала она. — Он — чудовище…
— Иди к Криптману. Он твой друг. Он поможет тебе, пока мы не вернемся.
Казалось, она хотела сказать что-то еще, но, увидев непреклонное выражение на его лице, развернулась и побежала. Когда она скрылась из виду, Феликс почувствовал себя виноватым. Он хотел было ее окликнуть, попросить вернуться, но было уже поздно.
Феликс пожал плечами и зашагал к воротам.
Здорово было выбраться из города! Вновь оказавшись в горах (Готрек начал озираться вокруг себя, принюхиваясь к чистому горному воздуху), Феликс почувствовал себя свободным от грязи и бедности Фридрихсбурга. Глядя на крестьян, обрабатывающих свою землю, Феликс радовался, что не входит в их число и не привязан к земле и этой муторной бесконечной работе.
На длинных делянках земли работали целыми семьями. Он видел сгорбленных женщин, к спинам которых были привязаны корзины с детьми. Мужчина выпрямился и разогнул спину — казалось, его хребет навеки искривлен долгой работой в поле. Свинопасы гнали стада поросят вдоль дороги к дальней деревне. От необработанных участков поля шел отвратительный запах фекалий, привезенных из ночного города.
Феликс перевел взгляд на далекий горизонт. За полями он увидел лес, уходящий высоко в горы. В нежном свете раннего утра горы были прекрасны — они, подобно могучим башням, поднимались от плоской равнины, пронзая небо. Хребет словно бы ограничивал бесконечность горизонта, как будто боги создали эту преграду для того, чтобы отделить людей от небесного царства и оставить в более подходящем для них месте.
Вершины гор были тихи и холодны и могли служить убежищем от мира. Над их головами летали соколы, расправив крылья над дымом из теплых источников — яркие пятнышки в небе, едва различимые человеческим глазом. Они парили над облаками и казались посланниками гор, частью их души. Как бы Феликс хотел оказаться среди них, высоко над человеческим миром, свободный и гордый!
Но, наблюдая за небом, он увидел, как один сокол начал падать. Может быть, он был движим голодом или просто жаждой убийства, но только птица камнем кинулась вниз. Кролик выскочил из норы и побежал, петляя, прямо к Феликсу. Сокол схватил его. Феликс услышал, как хрустнули кости зверька. Сидя на своей жертве, сокол вначале обвел местность ясными злыми глазами и только после этого начал выдирать куски мяса из мертвой тушки.
Он заметил всадников, приближающихся к тому месту, где сидел сокол. Копыта их лошадей раскидывали комья земли. Феликс ошибся. Сокол не был посланником гор — он их предал, дикую тварь приручили и обучили убийству ради развлечения.
С содроганием он узнал среди всадников Вольфганга; остальные были его приспешниками из таверны.
На подпрыгивающем крупе лошади было нелегко удержаться. Вольфганг чувствовал себя совершенно больным, но причиной этого состояния был не излишек вина и не действие дурмана. Это был страх. Что увидела девушка, когда он скинул халат? Заметила ли она метку Слаанеша? Во имя всех богов! Если она увидела это и рассказала кому-нибудь, то последствия могут быть просто ужасными.
Он пытался вспомнить больше, мечтая, чтобы прошло одурение от смеси алкоголя и наркотика. Ему казалось, что его голова — это яйцо, которое долбит клювом какая-то чертова курица. Слаанеш их всех побери, он надеялся, что скоро вернутся Отто и Вернер и принесут новости о девушке. Он надеялся, что сможет забыть тот страшный момент, когда очнулся от тяжелого забытья и обнаружил, что девчонки нет.
Куда она пошла, когда сумела, наконец, вырваться из его похожих на тиски объятий и оставив его растянувшимся на кровати? Его пах болел от ее меткого удара коленом, и верховая езда отнюдь не успокаивала боль. О, он заставит заплатить ее за это увечье в тысячу раз больше!
Где она могла спрятаться? Явно не в обычных комнатах таверны и не в жилье, снимаемом тремя девушками из бара. Может быть, она пошла в церковь, чтобы рассказать все монашкам? Эта мысль заставила его поежиться от страха.
Успокойся, приказал он себе. Думай!
Чертов Генрих! Когда же этот жирный идиот прекратит болтать?! Видимо, он затыкается, только когда жует что-нибудь. Было большой ошибкой отправиться на соколиную охоту этим утром. Она не избавила его от волнений, как Вольфганг надеялся. И теперь он вынужден терпеть эту пытку и сопровождать Генриха.
На рассвете Генрих заявился к нему с предложением поохотиться. Он явно хотел позабавиться с крестьяночкой, но ее там уже не было. И теперь Генрих уверен, что Вольфганг решил оставить ее для себя и спрятал где-нибудь. Все утро Вольфганг выслушивал его грязные намеки и школярские шуточки. Однако гордость не позволяла ему обратиться к своему приятелю с просьбой помочь найти Грету. Вольфганг не мог ударить в грязь лицом перед таким отвратительным подхалимом, как Генрих.
— Посмотри, Вольфганг! Там двое бродяг, которых ты приказал накануне вышвырнуть из гостиницы. Гном выглядел так глупо, когда Отто и Вернер окунули его в бочонок с пивом. Давай еще раз позабавимся.
И Генрих направил компанию в сторону путников. Сокол по кличке Тарна приземлился возле них и уселся, разрывая свою добычу. «Так жрут все Генриховы толстые птицы, — подумал Вольфганг. — Вся их проклятая семья страдала от обжорства, так зачем птицам умерять свой аппетит?»
Он направил своего коня как можно ближе к белокурому юноше. Вольфганг испытал легкое удовлетворение, заметив, как тот старался не отступить назад, пока к нему приближалось массивное животное. Гном стоял позади, разглядывая круп лошади.
— Доброе утро! — произнес Вольфганг так весело, насколько это было возможно при такой боли в животе. — Я вижу, вы поправились. У нас тоже была тяжелая ночь. Я надеюсь, вы не настроены столь недружелюбно сегодня утром. — Вольфганг посмотрел направо и налево на охранников Генриха, чтобы показать, кто хозяин положения.
Ненависть скользнула по лицу молодого человека.
— Я хорошо себя чувствую, — небрежно произнес он.
В его голосе слышалось раздражение, как будто он старался себя сдерживать. Вольфганг подумал, что парень явно его недолюбливает.