Чужестранец - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Семенов cтр.№ 23

Напомнит вдруг привет,

Которым красит горизонт

Закраинный рассвет,

Коль трещин прихотливых вязь

На каменных столбах

Навеет памяти слова

О давних временах,

И не страшит тебя ничуть

Тоскливый волчий вой, —

В холмах услышишь иногда

Далекий голос мой.

Когда не вспыхнет твой клинок,

Услышав слово «враг»,

Когда не сможет отогреть

И дать покой очаг,

Когда журчание ручья

И дикий мох камней,

Узорный папоротника лист

Окажутся милей,

Чем песня девичья, и смех,

И пряжа тонких рук,

Дыханья легкого тепло,

Шагов летящих звук,

Когда нет радости надеть

На палец ей кольцо, —

Придя в холмы, ты, может быть,

Узришь мое лицо.

Я старше кланов, и мечей,

И боевых знамен,

Я старше слов, хотя теперь

Моих не счесть имен,

Моим годам неведом счет,

И все ж я краше тех,

Кому лета и красота

Беспечный дарят смех,

И я светлей любви твоей,

Хотя и свет она,

И, как ни бело полотно,

Я чище полотна.

Меня увидев только раз,

Ты снова станешь петь,

Любить и жить, чтоб этим дом

И сердце отогреть.

Но каждый год, едва взойдет

Охотничья луна,

Ты вновь придешь бродить в холмах

Без отдыха и сна.

Искать того, о чем один

Мечтал в ночи весной —

Тот самый холм, тот самый лог

Где встретился со мной.

И, может быть, в конце концов

В бессонном этом сне,

Раскрыв все хитрости холмов,

Ты путь найдешь ко мне.

Кто знает, вдруг средь всех, кому

Нельзя меня забыть,

Ты обретешь меня навек.

Кто знает? Может быть…

Никто не знает, как было брошено в пустоту первозданности первое слово. Никто не знает, каким оно было. Никто и не хочет знать — зачем? После были другие, и мир, прежде безымянный, стал говорить: рокотал прибой, глухо бормотали холмы, звенело поле, пели грозные скалы. Потом пришли деревья, птицы, люди и дали всему новые имена и новый язык. Слова врастали в землю, приживались, как молодые побеги, накрывали друг друга, как новая опавшая листва ложится на прошлогоднюю, сплетались, как корни и ветви.

Но куда ушло то, первое, — ведь ему, одинокому в пустоте, и прилепиться было не к чему? Летело оно, как пущенная стрела, не встретившая цели, не знающая цели, туда, где нет ничего. Но, пронзенное стрелой ничто переставало быть ничем и обращалось в путь стрелы, в черту, следуя которой шествует мир вещей и имен.

Но что есть черта? Абстракция, символ, знак. Никто не хочет знать, каким было первое слово, никто не знает, каков начерченный им знак. А жаль, ибо тот, кому этот знак откроется, пойдет путем изначального слова, одной дорогой с миром и богом.

Банька вышла на славу. Казалось, вся скверна человекоубийства, приставшая к душе, утекла вместе с грязной водой и развеялась с паром. Какое наслаждение — смыть пыль и пот нескольких дней далекого пути и отстирать полотняные вещи, испачканные дорогой в лесу и битвой. Баннику они оставили веник и лохань с чистой водой, прибрав как следует за собой, — пусть старик порадуется.

Сложив наскоро шалаш, искупав и стреножив коней, путники устроились наконец на ночлег.

— А колдун-то ваш толк в бане знал, — уважительно молвил Мирко, потягиваясь на рогоже, брошенной поверх толстой подстилки из лапника.

— Да, славный пар, — согласился Ахти.

— И вода в озере хороша. То-то русалке там приглянулось, — засмеялся Мирко, всем телом ощущая блаженство от чистоты.

— Хороша вода, — кивнул Ахти. — Ты о русалке все же поменее говорил бы. А то ведь не ровен час пожалует на огонек.

Костер почти что прогорел, но угли давали щедрый жар, и в них пеклись съедобные луковицы озерных растений.

— Жаль, ежевика уже отошла, — вздохнул Ахти. — Ее бы сейчас.

Они посидели еще, глядя на угли, и каждому виделись в них разные, странные и величественные картины остывающего красного мира.

Ахти представлялись бескрайние дикие чащобы, где на фоне пылающего заревом неба стояли темно-багровые причудливые деревья. Блестящей слюдой лежали непроглядной глубины озёра, и золотисто-огненные трясины открывали жадный зев. Бродили по тем лесам и вовсе уж диковинные огромные звери, а по ветвям мелькали рыжие белки да перелетали пышные огнехвостые куры. И древние красные скалы вздымались над кровавого цвета рекой.

Мирко же виделось что-то совсем дикое — будто на огромном черном скакуне едет по малиновой траве пламенеющий всадник-великан, а за ним целое войско подобных великанов ростом пониже, но все равно со скалу вышиной каждый. А сзади, за огненным этим воинством, встают злые и острые черные вершины, и одна, двурогая, тянется к самому небосводу. А движется великанская конница ко крутому холму, поросшему красным сосняком. Навстречу великанам на золотистых конях уже выступали прекрасные воины в алмазных чешуях, сверкая шлемами и мечами в лучах солнца. Близилась великая сеча, и сердце грустило, оттого что великанам суждено было победить, а светлым воинам пасть под тяжелыми палицами и молотами.

Мирко встряхнулся, отгоняя тревожное видение.

— Давай, что ли, вечерять станем, — предложил Ахти. Ему, видно, тоже показалось напоследок что-то смутное.

— И стану я тебе сказывать, зачем это мне Антеро понадобился.

— Время ли? — усомнился Мирко.

— Время, — отвечал Ахти. — Теперь можно.

— Что ж, сказывай.

Кряхтя, как старый дед, Мирко подсел к костру и обломанной веткой стал разгребать золу, выкатывая наружу печеные клубни и корни рогоза.

— Начну вот с чего, — неторопливо повел речь хиитола. — Антеро я помню, сколь и себя. Дома у нас через один стоят. Он меня на пять годов постарше. На улице вместе играли. На озеро это тоже вместе ходили, и в лес. Только на болото меня не брали. Антеро, может, и взял бы, а вот дед его, Тойво, и отец, Йорма, ни в какую. Секрет такой у них был родовой — болотные тропы да травы. От болота вся их странность, верно, и взялась — откуда ж еще? А как он ту бусину нашел — и вовсе как не от мира сего стал. Холмы, говорит, дескать, вижу, сосны, людей — туда жить подамся. И деда Тойво туда ж потянуло — что молодой, что старый, а два сапога — пара. Деду все тростники какие-то мерещились да камни огромные.