Сердце меча - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Чигиринская cтр.№ 201

— Венок понесете вы, — шепнул Рин. Бет уже не помнила, с какими там ужимками нужно было подходить к императрице-матери, просто подошла и взяла венок.

Все вышли на открытую террасу, к которой подогнали гравиплатформу. Первой поднялась леди Альберта, последней — государыня Иннана, перед которой все склонились и не разгибались, пока она не заняла своего места. Таков был этикет — в зал представители царствующей семьи входили первыми, а в транспортное средство — наоборот, последними.

Гравиплатформа опустилась перед воротами глайдер-порта как раз тогда, когда из них выплыл похоронный кортеж. Бет и леди Альберта должны были присоединиться к нему, государыня Иннана — вернуться во дворец.

Бет по мосткам перешла в похоронный глайдер. Тот же ветер, что трепал вчера ее легкую полупрозрачную накидку, приподнял край траурных одежд и щекотнул ей руки волосами, вплетенными в венок. Она положила венок на тело матери, а глядела при этом на дядю. Но тот ни единым жестом, никаким непроизвольным движением не дал понять, что же произошло. По лицу, как и по золотой маске Керета, ничего нельзя было прочесть. Бет заметила перемену в одежде Рихарда — но чем это объяснялось?

Она так и не получила ответа до того момента, когда тело Лорел с прощальными дарами было помещено в ракету. Цукино-сёгун полулежала на своих носилках, белая, какая-то полупрозрачная — наверное, от большой потери крови. Страшную рану, естественно, зашили и задрапировали. О некоторых мертвых говорят, что они выглядят так, будто уснули — но то ли вопреки, то ли благодаря стараниям декораторов Лорел так не выглядела. При жизни она никогда не носила столько косметики и украшений.

У ног повелительницы уложили верную Сариссу, одетую в золото и увешанную оружием, которым она пользовалась при жизни. Рядом поставили контейнер с генетическим материалом — Лорел больше не понадобятся клоны на случай внезапного неизлечимого ранения или старости. Каждый из присутствующих положил свой дар, а потом на носилках принесли дары тех, кто рылом не вышел присутствовать на церемонии. После этого ракету запечатали.

Затем было три часа отдыха и небольшой обед. Вот тогда-то Бет и смогла поговорить с Рихардом. Точнее, он сам отвел ее чуть в сторону и тихо сказал:

— Твой друг не принял помилования.

Бет зажала рот обеими руками, чтобы не заорать, и сумела сдержаться.

— Я трижды предложил ему, — продолжал Рихард. — Ради тебя, ради него и ради себя самого. Тысячи свидетелей. Я не мог бы сделать для него больше.

Бет кусала пальцы и плакала. Они с Рихардом говорили очень тихо, и женщины, которые подходили утешать ее потом, думали, что она плачет о матери.

— Ты можешь не петь, — сказал Рихард. — Тебя все поймут.

Бет замотала головой и выдавила из себя:

— Нет. Если я не буду петь, я сойду с ума.

Рихард кивнул:

— Ты все-таки ее дочь, — сказал он с теплом в голосе. — Насколько ты ее дочь — я только сейчас начинаю понимать.

Он еще больше это понял, когда, после старта ракеты, Бет дала музыкантам знак прекратить игру — раздумала петь арию Амнерис. Она имела что сказать всей этой братии, и твердо была намерена сказать, да так, чтобы свой понял, а чужой не догадался. И он понял! Его даже слегка перекосило, но когда похороны закончились, он ничего ей не сказал, так, молча и доехал до Пещер Диса…

Итак, наутро Бет слегка мучилась похмельем, — но было еще одно очень сильное чувство, которого она не могла определить. Чувство, что больше ей ничего не нужно. Еще поза-позавчера эти Рива как-то входили в ее планы, она думала, как будет с ними дальше жить, налаживать отношения с матерью, женихом, дядей, бабушкой Альбертой — и вдруг разом все это стало неважным. Не будет никакой жизни с Рива — Бет поняла это ясно, и от этой мысли ей стало легко-легко.

Она — Элисабет О’Либерти Мак-Интайр, ее мать — Констанс Мак-Интайр, убитая Рива, ее отец — лорд Якоб Ван-Вальден, который сейчас, наверное, места себе не находит, ее муж — Ричард Суна, которого вчера избили и утопили как щенка. Как она могла хоть на миг подумать о примирении? «Это не имеет значения»… Морлок — свидетель клятвы, неуклюжие ласки, сдавленные стоны, цепь под лопатками… не имеет значения… Человек не имеет значения. Люди и корабли, «стая» — о, да, эта стая для того и создана, чтобы каждый жил как можно сытнее и безопаснее, иначе она не нужна, это теперь ей каждый день вбивали в голову — но человек из чужой стаи не имеет значения, пока не стал человеком из своей…

А ведь эта синоби, Аэша Ли, все ей объяснила — она просто не поняла намека. С ней проделали то же самое, что собирались проделать с Диком: сначала лишили всякого смысла жизни, а потом ненавязчиво подсунули новый. Но Дик сумел умереть — и их затея провалилась; а она предпочла жить.

Она встала, посмотрелась в зеркало — глаза и губы чуть припухли.

— Я — леди Мак-Бет, — прошептала она, потом скорчила рожу. Хороша леди Мак-Бет — на голове воронье гнездо, во рту — помойка. Она пошла в ванну чистить зубы.

Когда Белль принесла ей одежду, в дверь деликатно стукнули. Она уже научилась узнавать этот стук: Огата.

— Минуту! — крикнула она и быстро натянула нижнее платье. — Да, входи.

Рин остановился почти на пороге, с коротким поклоном пожелал доброго утра (хотя был уже почти полдень) и доложил:

— Ваш жених хочет видеть вас.

— Передайте ему, что я не могу, у меня голова болит.

Рин покачал головой:

— Вы не можете ему отказать.

— Вот черт, — выдохнула Бет. — Хорошо, сейчас выйду.

Она надела верхнее платье — белое, траурное, но полегче, чем вчерашнее (в тех одеждах Бет походила на кочан пекинской капусты), и выплыла в гостиную.

Керет стоял там — тоже в трауре по Лорел, своей наставнице. Бет несколько секунд обдумывала, какой тон ей взять. Если она быстренько смирится — это, наверное, найдут подозрительным. Здесь ценят девушек с характером.

— Я пришел, чтобы выразить вам соболезнования, — сказал Керет, чуть запинаясь.

— Выразил. Это все?

Керет немного стушевался, потом выпрямился.

— Неужели ты такая жестокая? Тебе хоть сколько-нибудь ее жаль?

— Государь, я за вчерашний день нажалелась и наскорбелась под самую завязку.

Керет вздохнул и сел.

— Я бы очень хотел сделать для тебя все, что можно.

— Уже сделал, спасибо, — Бет сжала кулаки за спиной.

— Эльза, оскорбление мне было нанесено при большом стечении народа, и он не взял его назад. Если бы речь шла только обо мне! Я не держал зла, имперец и человек Креста не мог бы сказать ничего другого, но я — Солнце, оскорбление, наносимое мне — это оскорбление всего Вавилона… всего, что еще осталось от него… А осталось так мало, что люди очень ревностно к этому относятся.