Люди крови - читать онлайн книгу. Автор: Алан Ф. Троуп cтр.№ 11

Отец вздыхает:

– Я прожил долгую жизнь. Ты это знаешь. Твоя мать была моей третьей женой. До тебя у меня было шестеро сыновей и три дочери – все они теперь мертвы. Скоро придет и мой час.

– Тем более мне следует остаться с тобой.

– Это мне следует поторопиться,- отец с трудом встает на ноги, ковыляет через всю комнату и ложится у камина. – Старые кости любят тепло. Я устал, Питер. Время мне давно уже не союзник. Если бы не было тебя, я бы умер, когда умерла твоя мать. Но я заставил свои легкие дышать, а сердце биться, чтобы ты не остался один. Теперь, когда я убедился, что есть

и другие, такие, как мы, можно уйти.

– Нет! – в голос кричу я.

Он устало кивает, не обращая внимания на мой порыв.

– Наши женщины становятся взрослыми лет в восемнадцать. После этого, до первой близости с мужчиной, у них устанавливается цикл – четыре месяца. Во все циклы, кроме первого, течка у них продолжается три недели. Если она молодая, а я думаю, что это именно так, то запах, который ты почувствовал, – результат ее первой овуляции, а она

обычно длится всего лишь несколько дней. Сомневаюсь, что какая-нибудь мужская особь успеет найти ее за такое короткое время.

– Почему ты так уверен, что она на Карибском побережье?

Отец кашляет и продолжает, глядя на огонь:

– Когда семья де ла Сангре обосновалась в Новом Свете, мы не были единственными Людьми Крови, которые прибыли сюда. Пьер Санг, Джек Блад и Гюнтер Блед тоже пересекли Атлантику. Санг по селился на Гаити, Блад – на Ямайке, а Блед – в Кюрасао. Но наши корабли шесть месяцев плыли бок о бок. Мы вместе нападали на встречные суда, захватывали пленников и трофеи.

– Ты никогда не рассказывал мне, что приплыл сюда вместе с такими же, как мы, и что вы вместе охотились.

Отец пожал плечами:

– Это было очень давно. А как еще мы могли держать наши трюмы полными? Мы все были каперами.

У всех у нас были каперские свидетельства: у Блада – из Англии, у Санга – из Франции, у Бледа – из Голландии, а у меня – из Испании. Приплыв сюда, мы обосновались на островах, чуть южнее нашего. Никто из экипажей никогда не интересовался, что происходило с взятыми в плен. Хорошее было время… пока на нас не обратили внимание европейцы и не запретили каперство. И тогда мы разошлись в разные стороны.

– И ты думаешь, их семьи до сих пор где-то поблизости?

– Скорее всего,- отвечает отец, отводит взгляд от огня и смотрит мне в глаза. – Через несколько месяцев она снова запустует. Примерно в июле. Ты должен быть готов немедленно отправиться за ней. Если она успеет совокупиться с кем-нибудь другим, то будет потеряна для тебя навсегда.

Мне становится невыносимо жарко. Не понимаю, почему старик так любит огонь.

– А если она не захочет? – спрашиваю я.

– С нашими женщинами так не бывает, – смеется отец. – Пока они не совокупятся впервые, во время течки они доступны для любого мужчины.

И кто возьмет ее, тому она и будет принадлежать всю жизнь.

– Не слишком ли просто?

Отец обнажает желтые заостренные зубы в усмешке:

– Просто? – он издевательски кхекает, и я краснею как мальчишка. – Питер, с нашими женщинами все очень непросто! Имей в виду: именно они-то и есть настоящие охотницы – бесстрашные, порывистые, дерзкие,- он качает головой.- Даже твоя мать, которая была нежного воспитания и так любила свою музыку, книги, искусство… Это ведь она настояла, чтобы тебя воспитывали, как человека. Но даже она порою становилась неуправляемой и упрямой… – он закашлялся. – Если бы она меня послушалась, то не отправилась бы в ту ночь на охоту. Говорил я ей: «Сейчас война и в море опасно». Но она решила по охотиться около Кубы. На обратном пути она пролетала слишком близко от немецкой субмарины. Сомневаюсь, что их стрелок понял, в кого стрелял. Ночь была слишком темная. Он не мог разглядеть ничего,

кроме большой движущейся тени. Но на всякий случай он выпустил в небо несколько очередей, и одна из них ранила ее. Да так тяжело, что она не смогла оправиться. Она пыталась. Но сумела долететь только до пустынного острова, что миль на тридцать западнее Бимини.

Я только кивал, потому что знал этот рассказ наизусть. Я помнил обрывки последних мыслей матери, которые едва долетели до нас. Мы с отцом примчались на тот маленький островок – куча песку, не более того! Там мы и похоронили ее, в ту же ночь, пока все не раскрылось. Отец ловит на лету мои мысли и просит:

– Похорони меня рядом с ней.

– Конечно, отец, – отвечаю я, в очередной раз переживая ее утрату, предчувствуя, каково мне будет потерять и его.

Увидев выражение моего лица, старик снова усмехается:

– К чему эта постная мина, Питер? Я не собираюсь умирать сегодня. Лучше подумай о своей невесте. Заботься о будущем, а не о старой развалине, которую ты видишь перед собой. Теперь иди. Тебе о многом надо подумать и многое сделать. А я еще покопаюсь в своих воспоминаниях, прежде чем снова уснуть.

Я возвращаюсь в свою комнату. Ветер и ливень ломятся в окна. Дубовые двери скрипят и дребезжат от каждого порыва ветра. Сквозь стекло я не вижу ничего, кроме темного неба и белых гребней волн. Спрашиваю себя, хочу ли я сегодня выходить. Если нет, тогда придется заняться тем, о чем говорил отец, а я бы сейчас предпочел отвлечься на что-нибудь, а планы и раздумья оставить на потом.

Достаю из кладовки свое снаряжение для плохой погоды, свертываю все в большой узел и беру его под мышку. Что-то сверкнуло. Это драгоценности Марии. Я забыл спрятать их. Сгребаю побрякушки и высыпаю их в карман. Выхожу из комнаты и спускаюсь по широким ступеням винтовой лестницы. Внизу я беру мешок с костями Марии, взваливаю его на плечо и отправляюсь в шестую, самую маленькую камеру. Изнутри она выглядит совершенно так же, как остальные. Только стены не обшарпанные. Ни один заключенный никогда не имел возможности ничего нацарапать на них. Никто никогда не провел здесь ни одной ночи.

Я кладу мешок в углу и берусь за конец деревянной койки, привинченной к каменному полу. Она лениво скрипит, но в конце концов поддается, медленно поднимается вместе с полом. В зияющей черной дыре виднеется узкая лестница, ведущая вглубь. В очередной раз взвалив на плечо мешок, начинаю спускаться. Погружаюсь в темноту. Добираюсь до нижней ступеньки – и тут по лицу меня шлепает болтающаяся веревка. Когда-то это даже пугало меня, но сейчас, после стольких спусков, я привык к этому шлепку, как к шуму океана за окнами. Крепко хватаюсь за конец веревки и тяну ее вниз. Слышу, как наверху плотно захлопывается за мною потайная дверь в полу.

Задевая плечами каменные холодные стены, продолжаю свой путь в полной темноте. Моя макушка касается потолка. Здесь нет света и нет в нем необходимости: все равно двигаться можно только в одном направлении. Через сорок шагов коридор расширяется, а потолок становится выше. Пробежав пальцами по стене справа, нахожу выключатель. Свет заливает круглую комнату, не более десяти шагов в диаметре, от которой отходят два темных коридора. На двух дубовых, обитых железом дверях – кодовые замки. Мне всегда становится не по себе в этой комнате. Я вспоминаю, что все, кто строил ее, были убиты немедленно по окончании работы. Поворачиваюсь к двери, что направо от меня, и набираю код. Несколько лет назад, когда отец перестал сюда спускаться, я снял допотопные замки, установленные доном Генри, и заменил их современными цифровыми, из нержавеющей стали. Во-первых, отпала необходимость в ключах, а во-вторых, теперь ничто не заедает, не приходится возиться со старым ржавым железом.