Полумертвые души. Соседи - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Никшич cтр.№ 45

А пока они строили друг другу козни, Явдоха совсем очумела от соседей. Нет, в хате у нее их не было – Петро не допустил бы, но на улице они не давали ей проходу и отбиваться от них становилось все труднее – соседи все прибывали и угрожали вытеснить коренных горенчан из их домов и из их родного села, чтобы потом, кто знает, попытаться проникнуть в недоступный им пока город. И спасения не было. Акафей войска не прислал, да и правильно сделал, потому что они вовсе не для того существуют, чтобы сражаться с грызунами, которые чуть что – скрываются в норе. Нельзя же взять и разбомбить Горенку, чтобы ее освободить? Но жизнь в селе становилась совершенно невыносимой. И Голова знал, что сельчане вот-вот прижмут его к стенке и потребуют, чтобы он что-нибудь предпринял. И уютное, насиженное кресло, казалось, начинало, выскальзывать из-под его седалища, как седло на норовистой лошади, как бы поминая, что он стар и не в силах противостоять беде.

И он дождался Нарцисса, которого в глубине души подозревал в том, что тот тоже сосед, и добрался наконец до Галочкиной квартиры, и та встретила его такая радостная, что настроение у Головы еще больше ухудшилось, потому что его собственная жизнь никакой радости ему не доставляла. И он, чтобы поставить Галочку на место, поинтересовался у нее, почему ужин всего из трех блюд, а не из десяти. Гапка от такой наглости сразу бы начала лазать по стенкам, но Галочка всего лишь расхохоталась и сказала, что у него замечательное чувство юмора. Голова, разумеется, чувством юмора никогда не отличался, но кому не приятно услышать, что у него что-то замечательное? И Голова оттаял и поцеловал Галочку, и время, злобное время, которое исподтишка насылает нам старость, отступило от них, и мягкое сияние звезд и абажур из тумана вокруг луны позволили им уединиться в квартире, как на необитаемом острове. Вот уж действительно, правду говорит Козья Бабушка, что женщина – это и рай земной и ад! Это с какой стороны к ней подступиться. Она – как тот двуликий Янус или Сфинкс. И тоже загадывает загадки. Но Голова был далек от столь философских мыслей. Он забыл на время даже про Гапку и Тоскливца, о которых не забывал почти никогда, потому как был одержим навязчивой идеей им отомстить. Но наконец и он успокоился. И Тоскливец в психушке, и Гапка со Светулей, и все диковинные обитатели Горенки забылись сладостным летним сном, дарующим отдохновение от жары и усталости, и, самое главное, от желаний, которые не дают нам жить спокойно и все гонят по дороге жизни, заставляя нас сворачивать не туда, куда нужно. Одним словом, все угомонилась, и даже соседи перестали шуршать в своих норах, и наступила благословенная тишина. Но надолго ли?

В юности Маня была писаной красавицей. Ее прочили в актрисы, а она поступила в медицинский и стала лечить человеческие души. Многие удивлялись – почему? Но Маня никому не признавалась в том, что пытается вылечить и саму себя. От страха. Людей она боялась так, как некоторые дамочки боятся мышей – визжат, прыгают на стол и дрыгают ногами, как будто бедная, перепуганная мышь норовит забраться в первопричинное место. Разумеется, при виде людей наша перепуганная красавица на стол не прыгала, но внутри у нее все леденело. Она подозревала всех во всем и прежде всего в том, что люди, которые ее окружают, на самом деле грызуны. Либо другие животные или птицы. В одном знакомом ей мерещился осел – ослиная челюсть, да и мысли челюсти под стать… В другом – кролик, в третьем – курица. Человек-курица был всеми уважаем, но Мане его бесконечные разговоры представлялись куриным кудахтаньем и она с ужасом смотрела на него, ожидая, что он вот-вот начнет хлопать крыльями. В некоторых людях она узнавала персонажей мультфильмов, которые вечно норовили что-нибудь сожрать или кого-нибудь обмануть. А вот настоящих людей она никак не могла вокруг себя обнаружить. Но самое неприятное, что в очень многих людях ей мерещились мыши и крысы. У приятельницы, как ей казалось, был совершенно крысиный зад. А другая знакомая – ну, настоящая мышь, только что ест не при помощи лапок, а посредством ложки и вилки. Одним словом, Мане казалось, что грызуны заполонили все и вся и норовят и к ней подобраться, чтобы превратить ее в такое же существо, что и они. И когда она послушала откровения Тоскливца, то сразу же решила броситься в Горенку, чтобы все увидеть своими глазами.

Для поездки Маня решила немного замаскироваться, хотя нужды в этом особой не было – во-первых, в Горенке ее никто не знал, во-вторых, из-за того, что она почти постоянно находилась на работе, одевалась она безвкусно, прическа, если можно назвать прической давно устаревший начес, и уродливые очки в сочетании с совершенно невозможным, купленным по случаю платьем надежно скрывали ее красоту от человечества, которое со все большими основаниями усматривало в ней скорее погрязшую в научных трактатах старую деву, чем миленькую девушку на выданье. И в самом деле всем казалось, что волосы она красит, хотя они у нее от рождения были цвета созревшей пшеницы, а в ее голубые, как озера, глаза никто из представителей сильного пола так по-настоящему и не заглянул. Ибо сначала, пока она училась в школе, мальчишек отпугивала ее завораживающая красота, а когда она поступила в институт, то быстро превратилась в нечто среднее между женщиной и потрепанным медицинским справочником. А для маскировки она надела на себя цветастый платок, на котором горе-дизайнер изобразил россыпи сочных клубничных ягод на ядовитом зеленом фоне.

И в свой первый же выходной она, чуть похрамывая из-за туфель на высоких каблуках, которые носила, почти не снимая, потому что привыкла терпеть эту пытку как часть своей многострадальной жизни, ринулась к тому злополучному трамваю, который соединял Горенку с городом. А дело было в субботу утром, и в открытые окна трамвая залетали бесстыдные соловьиные трели и запахи раскрывшихся на зоре лесных цветов, от которых у нормального, живущего в городе человека начинает кружиться голова и появляется навязчивое желание прийти в себя возле уютного экрана компьютера. На гномов она, потому что в жизни ей, как правило, везло, не нарвалась, да и вообще доехала до конечной остановки без происшествий. Постояла рассеянно возле лотков с книгами, на которых была разложена, в надежде на дачников, всякая дрянь – детективы, от которых сразу же клонит в сон, романы, способные навести тоску даже на самого закоренелого жизнелюба, стишата, появившиеся на свет не в самую добрую годину для потенциального читателя, и всякое прочее чтиво, словно кто-то невидимый, но злой решил в зародыше погубить литературный вкус жителей Горенки. И спасти их, горемычных, от этой участи могло только то, что даже отъявленный злопыхатель не многих из них мог бы обвинить в библиофилии. Тем и спасались.

Так вот, постояв немного возле киоска, Маня по незнакомой для нее дорожке, между вековыми соснами зашагала в сторону села. Она шла и сама себя ругала за то, что понапрасну тратит время, поверив россказням психопата. Идти в туфлях на каблуках ей было трудно, потому что каблуки то и дело натыкались на корни деревьев, которые, подобно змеям, извивались на тропинке, норовя подставить ножку зазевавшемуся путнику. И она сняла туфли и понесла их в руках, и так стало ей вдруг привольно и удобно, что она, босоногая, поклялась, что вышвырнет это орудие пытки на первую же помойку и заживет весело и беспечно, когда купит себе кроссовки и будет, как и все, ходить в них на работу. «Нигде ведь не записано, что врач-психиатр не имеет права ходить на роботу в кроссовках», – думала Маня. Неожиданно она подумала, что как плохо, что Уткин (Тоскливей, был известен ей под своей настоящей фамилией, которая в селе почти никому известна не была) остался в больнице и не может ее сопроводить, чтобы все объяснить и показать. «Придется до всего доходить своим умом», – подумала она.