Вывести под чистое небо.
Ивс стоял у раскрытого настежь окна и тяжело дышал. По лицу его струились капли пота: он плохо переносил ночную жару.
Все предусмотреть невозможно.
Его агент вышел наконец на двойника Эльзы. На женщину, которая очень похожа на его несчастную девочку. На трижды рожавшую старуху, которая никакого отношения не имеет к парку, к разлетающимся листьям и крошкам алого, пропитанного кровью стекла. И этот ее двойник, копия, фантом его памяти о прошлом, живет в Берлине. В городе, на который придется первый биологический удар.
Опять. Не ее, только тень. Слепок. Но это ЕЕ тень, ЕЕ призрак, эхо, отзвук ЕЕ шагов.
И ему предстоит убить ее еще раз. Она умрет мучительной смертью. Вместе с городом, вместе с детьми, рожденными от другого человека. Это военная операция, это неизбежная кровь.
Но это будет и ее кровь. Снова. Как тогда.
Ивс налил себе полстакана водки и выпил махом, единым глотком.
Не должна она опять. Он этого не допустит. И плевать на все инструкции. Иначе мальчики кровавые пойдут… Самому себе дороже станет. Нет, конечно, так не положено. Правила на то и правила, чтобы их соблюдать. Он сам всегда этого требует. От всех. Всегда. Но здесь особый случай. Это просто особый случай. Такое не учтешь, не предусмотришь. И ситуацию каждому не объяснишь. Именно в целях секретности, чтобы не разглашать… Чтобы не разглашать ненужными объяснениями… На свой страх и риск. Конечно. Все спорные ситуации проекта решаются на его усмотрение. Личное, да. Есть элементы личной заинтересованности. Но! Но. М-да.
Ивс налил еще полстакана и снова выпил не закусывая, как будто это была минеральная вода. Кое-чему он в России все-таки научился.
Нет, здесь никак не стыкуется. Не разглашать ни под каким видом, и никаких исключений. Вероятность неудачи и так слишком велика, четыре процента вместо ноль двух. Двадцатикратное превышение, а такие фортели добавят еще парочку процентов. Много, слишком много на себя берете, группенфюрер. Ставить под удар планетарное вторжение, судьбу целого мира, даже двух миров… Ни одна женщина на свете этого не стоит. Ни одна. Тем более, это не она. По сути, по существу, по памяти. Что-то вроде сестры-близнеца, не больше. Эльзы давно нет, и здесь ничего не исправишь, ничем не оправдаешься. Случай, взрослые люди. Все мы взрослые люди, будь мы трижды прокляты. Ну. И какое ему дело до этих процентов? Он же их сам высчитывает. Это его жизнь, в конце концов, его, а не Шелленберга. Он данные подает, он за них и отвечает. Девяносто шесть вероятность или девяносто четыре, какая разница? Вероятность — штука тонкая. Очень тонкая. Тут расчеты не проверить без полной базы, а полной базы ни у кого нет и не будет, даже у него она с изъянами. И если не сошлось, всегда можно руками развести — не повезло. Фактор случайности, форс мажор, лямбда джокер лямбда дельта штрих. Пробирка, треснувшая в руках. Та самая пробирка. И все. И ничего нет больше, и ничего не надо. Могила и смерть, яма с червями. Непрактичное захоронение еще доброкачественной белковой массы. И этот кошмар он творит собственными руками. Ужас, господи, ужас. До чего они дошли, куда исчезла хваленая классовая солидарность? Где счастливые рабочие и их дети, где освобожденный труд? Неужели расстрелянный хорунжий окажется пророком? Варшавские псы. Польская сволочь, да мало ли что он орал возле стенки… Нет, это временно. Это все временно. Есть проект «Счастье народов» — значит, будет и счастье народов. И город-сад тоже будет. Ничего. Не все параграфы соблюдены, но это ничего. Надо только оформить все грамотно, чтобы комар носа…
И себе нужно логичное, четкое оправдание. Это нужно, это ему нужно. А та это Эльза или не та — это уже не важно. Это важно, конечно, но если опять… В конце концов, есть предел. Всему есть предел, и этому тоже. Ничего особенного, ничего такого страшного. Чуть-чуть изменить выборку информации, задать новое направление. И все. И всего-то. Да «Папа» на минуту бы не задумался. Потому он и «Папа». Ничего, проскочим.
Ивс вынул из ящика стола безукоризненно белый лист и принялся писать вариант приказа. Скомкал, выбросил в пепельницу. Еще один лист полетел туда же, потом еще. Нужная формулировка, достаточно обыденная и четкая, получилась только с четвертого раза.
Удар по Берлину будет психологическим. Мощным, но только психологическим. Он не будет убивать ее еще раз.
Он потянулся было, как обычно, вытряхнуть полную пепельницу в урну, но в последний момент передумал и щелкнул зажигалкой.
Береженого бог бережет.
Вот так, Чистоплюйчик. Первое пятнышко на биографии. А может, и не первое. Они все равно найдут, что подшить и подсчитать. Так что лучше уж по-своему. Лучше так, как самому нужно. А оформить все, как должно. И все будет хорошо. После захвата города он найдет способ переправить эту женщину к себе.
А Белкина… Что ж, в конце концов, можно все это как-нибудь совместить.
ГЛАВА 31
— Ну, и что говорят на базаре?
— На базаре говорят, что твои папиросы барахло и давно выкрошились. Ничего за них не дали.
— Про папиросы я и сам знаю. Это самые плохие пачки были. Что они про дорогу говорят? Что там за короеды такие?
— Вот с этим хуже, чем с папиросами. — Женька задумчиво почесал подбородок. — А то, что Мирра послушал, еще хуже.
— Ваш друг действительно психолог. — Мирра поиграл пальчиками, одобрительно хмыкнул, и глаза его косо разъехались. — Он умеет задавать вопросы. Местные почти всегда говорили правду, только один пытался приврать, для красного словца; но думали они как раз то, что нужно. Впереди у нас очень серьезное препятствие.
Димка медленно, плавными жестами сворачивал самокрутку.
— Господа психологи, так и будем кота за хвост тянуть? Что там впереди?
— Справа топь. Настоящая топь. И прохода никто не знает. Не то чтобы никто не слышал о нем, что-то где-то слышали, кто-то якобы ходил, но определенно никто ничего не знает. Даже человек, который вызвался идти проводником. За плату, конечно. Он намеревался получить аванс и удрать в удобном для него месте. Украсть чего-нибудь, если повезет. Безобидно, но неприятно. Так что справа прохода нет.
— Пошататься здесь дня три — найдем. Проход всегда есть.
— Нет, Дима. — Женька взял из рук Демьяна самокрутку и понюхал ее. Табак сильно отдавал «грибочками». Женька неодобрительно поморщился, вернул Димке курево и продолжал: — Даже если найдем какую-нибудь тропку, это огромный крюк, и придется оба трактора оставить. Там топь, действительно топь. И влево тоже плохо. Промышленный район, его целенаправленно бомбили, слишком «светлая» земля. Если мы там пройдем, что маловероятно, то на выходе у тебя не то что секса — волос уже не будет. Там, говорят, скафандры нужны.
— Здесь, в общем, тоже не фонтан. Что, сорок километров что-то решают?
— Иногда решает и один метр. Если ты стоишь на краю речного обрыва. Сделай шаг, и в воду. Здесь, конечно, не то же самое, но эти сорок километров решают многое. Без свинцовых костюмов там не пройти.