Добрый мэр - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Николл cтр.№ 62

Ближе к середине зимы Тибо стал все чаще бродить по городу. Каждый день (а иногда и дважды в день) он ходил к маяку и стоял у его подножия, под кинжально-острым лучом, насквозь продуваемый ветром. Поскольку зимние дни коротки, а работы у мэра много, чаще всего он оказывался у маяка в темноте, когда невидимое море ревело и билось о груды камней внизу, и злобно тянулось к нему когтями брызг, желтыми в скользящем свете прожектора. Иногда, впрочем, ноги приводили его сюда и днем, и тогда он старался дышать в такт доносившимся с вершины башни звукам движения огромных линз или подладить стук сердца под ритм накатывающихся на берег волн. Все, абсолютно все напоминало ему об Агате. Весь мир был ее метафорой. Прожектор маяка, внезапно погасший или переместившийся на несколько метров, чтобы обречь несчастных мореходов на гибель. Полярная звезда, сдвинувшаяся со своего места. Все, что было правдой, оказалось ложью, все, что было прочным, оказалось призрачным. Часами стоя у маяка, Тибо терзал и мучил себя. Разбитое сердце снова и снова прогоняло по венам злобу и обиду. «Как она могла так со мной поступить, если сама сказала, что любит меня? Она меня любит, она повторила это, я ей не безразличен. Как же тогда она могла причинить мне такую боль? Значит, она солгала. Она лгунья и шлюха. Но разве я мог влюбиться в лгунью и шлюху? Получается, я круглый дурак? Чего я стою, если не могу отличить лгунью и шлюху от добропорядочной женщины? Тогда, вполне вероятно, я напринимал на работу в бухгалтерский отдел воров и мошенников. Если Агата лгунья и шлюха, тогда ни в чем нет смысла, ни в чем нельзя быть уверенным. Значит, это не так. Агата — хорошая женщина. Но как она могла так со мной поступить?» И снова и снова, опять и опять, одни и те же мысли в такт злым волнам, искушающе шумящим внизу. Тибо отступил от края, медленно отошел назад, пока спина не уперлась в прочную стену башни, и подождал, пока успокоится сердцебиение.

— Нет, — сказал он. — Нет, этого не будет. Я, Тибо Крович, мэр Дота, не дам себе сойти с ума. Я не сойду с ума. Я не сойду с ума.

Снова и снова повторял он эти слова, громче и громче, пока они не покатились по волнам и чайки не начали в испуге взлетать и с криками метаться над его головой; тогда он пригладил растрепанные мокрые волосы, запахнул полы набухшего от влаги пальто и побрел, спотыкаясь, по галечной отмели в порт и потом домой. «Я не сойду с ума», — повторял он свое заклинание. Оно помогло ему против женщин в порту — когда он проходил мимо, они отступали в тень дверных проемов. Эти женщины привыкли иметь дело с калеками, но избегают сумасшедших. Безумец порой слышит глас Господа, а у того, похоже, нет добрых слов для шлюх; а иногда безумец носит с собой острый нож, чтобы получше исполнить Божью волю. Они прислушивались к его бормотанию и, глядя ему вслед, спрашивали себя, не были ли сейчас на волосок от смерти. «Я не сойду с ума? Я не сойду с ума? Еще одна такая зима — и, очень может быть, сойду».

Ежедневные прогулки к маяку научили Тибо любить чаек. Чтобы не сойти с ума, он принял решение быть как они. Главное, решил он, не поддаваться панике и чувствовать себя как дома в той ситуации, в которую попал, — как чайка. Если бы какой-нибудь рыбак оказался в полном одиночестве посреди моря без руля и без ветрил, он стал бы страдать и, возможно, умер бы, но чайке одинаково хорошо что на суше, что на море, она чувствует себя как дома и над одним участком моря, и над другим. Если у тебя нет дома, не все ли равно, где ты ночуешь? Пусть бушуют черные волны. Плыви. Выживай. Будь чайкой.

На работе он не решался выглядывать в окно, опасаясь, что увидит фонтан и место, где она сидела в тот день. А она была всего лишь по ту сторону стены — работала, источала прекрасный аромат и была сама собой, была Агатой. Каждое рабочее утро он начинал, стоя у двери и прислушиваясь к шагам на лестнице. Когда Агата приходила и сбрасывала галоши, он кидался на пол и смотрел в щель в надежде увидеть ее милые пухлые пальчики, вползающие в туфли. Несколько секунд ползанья на карачках (не самая величественная поза) — и бедный, добрый, безумный Тибо Крович вздыхал, поднимался на ноги, отряхивал ворсинки, приставшие к костюму, садился за стол и, обхватив голову руками, прислушивался к тому, как стучат по кафельному полу каблучки Агаты Стопак, как она открывает и закрывает картотечный шкафчик, варит кофе или просто тихо сидит там, по другую сторону двери, благоухающая и прекрасная. И он вздыхал, и тихо стонал, и плакал.

Он пытался быть чайкой. Он пытался чувствовать себя как дома в любом месте, куда занесет его ветер. А потом ему представилась чайка, просыпающаяся в бескрайнем море наутро после бури. Она взлетает с воды и летит, летит, летит, но земля все не появляется. «Я летел не в ту сторону, — сказал себе Тибо, — и забрался слишком далеко в океан. Теперь мне никогда не вернуться домой. Все это время я летел не в ту сторону». Он закрыл лицо руками и заплакал.

Плакал Тибо часто. У маяка, дома, в своем кабинете за закрытой дверью. Это вошло у него в привычку. Он обнаружил, что может заплакать с такой же легкостью, с какой некоторые начинают клевать носом, стоит усадить их в мягкое кресло. Во время десятиминутного перерыва между важными мероприятиями или встречами он мог, предавшись горю, залить слезами полстола, потом взять себя в руки, успокоиться и вернуться к делам. Агата, конечно, об этом знала, и это ранило ее, но она ничем не могла ему помочь.

Однажды, вскоре переезда на Приканальную улицу, она попыталась это сделать. Взяв папку с письмами, она тихонько постучалась к нему в дверь, подождала и, не услышав ответа, постучала снова. Через секунду послышался сдавленный голос Тибо:

— Да, входите.

Агата открыла дверь. Тибо не поднял головы — очевидно, был так поглощен изучением какого-то доклада, что не обратил внимания на ее появление, даже когда она положила папку на стол. Агата дотронулась до его руки. Он замер. Ручка застыла посередине слова.

Агата поняла, что совершила ужасную ошибку, но уже не могла повернуть назад. Она словно бы раздвоилась: одна Агата стояла у стола и держала напряженную руку Тибо, а другая витала под потолком и в ужасе слушала, как та, первая, говорит:

— Пожалуйста, Тибо, послушайте меня. Я хочу, чтобы вы поняли. Дело не в вас. Вы все тот же замечательный, милый человек, и всегда таким останетесь, и я всегда, всегда буду вас любить, но у меня нет другого выхода. Просто нет. Пожалуйста, Тибо, постарайтесь порадоваться за меня. Постарайтесь понять.

Рука Тибо лежала в ее руке, как мертвая рыба. Не поднимая глаз от страниц доклада, он проговорил:

— Я понимаю. Прекрасно понимаю. Сколько еще раз мне нужно отпустить вам грехи? Сколько еще раз мое сердце должно облиться кровью? Все, что я когда-либо хотел, — это чтобы вы были счастливы. Теперь вы счастливы, и я, стало быть, тоже счастлив. Я счастлив за вас, и это, — он злым чернильным кругом обвел влажные пятна на листе промокательной бумаги, — это слезы счастья.

Агата вышла. Сказать больше было нечего, и ей хотелось убежать, пока ее слезы не начали падать на промокашку рядом со слезами Тибо. На подоконнике здания по другую сторону площади танцевал голубь, и она устремила на него свой взгляд, вцепившись в край стола, словно боялась упасть. За спиной раздался щелчок — это Тибо закрыл дверь своего кабинета.