Хроники ведьм. Песнь колдуньи - читать онлайн книгу. Автор: Мирей Кальмель cтр.№ 57

От него исходил запах гнили и испражнений.

— Хватит! Меня раздражает такое раболепие! — пророкотал Ги де Бланшфор. Он повидал таких людей немало, так просто его не проведешь…

Мужчина сложил руки в молитвенном жесте и стал пятиться, не переставая кланяться приору.

— Кто ты такой? Что тебе нужно?

Его зовут Хуссейн-бей, он грек-вероотступник. По его словам, он послан султаном Баязидом, — ответил вместо грека Шарль Альмань, чьи женственные черты могли ввести в заблуждение того, кто не знал его близко, — в отваге в бою ему не было равных.

— Все так и есть, как он сказал, господин. Благословен будь за свою доброту…

Дрожащими руками грек порылся в складках своей туники, вынул небольшой сложенный лист бумаги и стал размахивать им, как трофеем.

— У меня есть письмо, господин! Письмо для принца от его брата, да защитит его всемогущий Аллах!

— Давай сюда, я ему передам, — твердо произнес Ги де Бланшфор, протягивая руку.

Грек моментально спрятал письмо в складках одежды и возобновил свои стенания:

— Во имя всемогущего Бога христиан, господин, я бы с радостью отдал, но я пообещал исполнить поручение! С риском для жизни, если понадобится. «Хуссейн, — сказал мне мой господин, — и да защитит тебя всемогущий Аллах! Ты должен передать его в руки принцу!»

Ги де Бланшфор, которому надоело препираться, с угрожающим видом шагнул к нему. Грек съежился и снова отвесил ему раболепный поклон.

— Благословен будь; великий приор, за твою бесконечную доброту… А-а-а! — заорал он, поднося руку к уху, за которое тянул его вверх Ги де Бланшфор, сразу добавив пройдохе несколько дюймов роста.

— Ну, к кому будешь взывать на этот раз — к мусульманскому богу или к христианскому?

— К какому ты скажешь, великий приор, к какому скажешь! Ай-ай-ай!

Он принялся хлопать снова и снова по терзавшей его ухо руке. Шарль расхохотался. Отсмеявшись, он подошел к греку и нашел в складках его платья письмо, хотя тот извивался, пытаясь ему помешать.

— Да угомонись уже, проклятый червь, или я расчленю тебя, чтобы проверить, отрастут ли твои конечности снова, как это свойственно тебе подобным!

— Сжалься! Сжалься надо мной, господин! Я умру, если ты отнимешь у меня письмо!

— Если станешь упираться, точно умрешь, — пригрозил ему на этот раз уже Шарль Альмань, приставляя к горлу грека свой кинжал.

Хуссейн-бей замер.

— Не убивай меня, мой господин, у меня на шее двенадцать детей! — взмолился он, вытягивая шею.

— Да здесь настоящая пещера Али-Бабы! — воскликнул командор Шарль, поднимая край туники грека. Кроме письма там оказался изогнутый кинжал в перламутровых, богато украшенных драгоценными камнями ножнах.

— Пощады, пощады! — взмолился грек. — Я всего лишь посланник! Мой господин, султан, прикажет посадить меня на кол!

— Ну и на здоровье! — отозвался Шарль Альмань, убирая от шеи грека свое оружие.

Ги де Бланшфор разжал пальцы. Утратив то, чем он так дорожил, Хуссейн-бей потер ухо и зло посмотрел на Шарля, который как раз разворачивал письмо.

— Оно написано не по-турецки и не по-гречески, — отметил он.

— Даже не говоря на этих языках, он умел различать написанное на них.

— Я ничего не знаю, клянусь, ничего! — Под инквизиторским взглядом Ги де Бланшфора Хуссейн-бей распростерся на полу, закрыв уши руками.

— Где ты научился так хорошо говорить по-французски? — спросил у него Шарль Альмань.

— Не знаю, не знаю… — твердил грек. Зажав уши ладонями, он не слышал, о чем его спрашивают.

Командор пригрозил ему кинжалом. Хуссейн-бей моментально убрал руки и сложил их перед грудью в немой молитве. Шарль Альмань повторил свой вопрос тоном, не оставлявшим сомнений в его намерениях.

— Я посланник, мессир. Султан, мой господин, и Алла» всемогу…

Под тяжелым взглядом Ги де Бланшфора он внезапно осекся.

— Он меня научил.

Госпитальеры переглянулись.

— Оставайся в городе. Если на твое письмо требуется ответ, мы тебя найдем.

— Я могу забрать кинжал? Чтобы было чем защищаться от грабителей, — попросил он, бросив взгляд на свое оружие, которое Шарль Альмань положил на край стола.

Ги де Бланшфор протянул ему кинжал, и грек поспешил убраться.

— Позовем наших переводчиков, — предложил Ги де Бланшфор. — Я хочу знать содержимое этого письма, прежде чем мы передадим его Джему.

На том и порешив, они вышли из комнаты. Зубная боль Ги де Бланшфора подождет…

Утром двадцать шестого августа 1483 года принц Джем пребывал в мрачном расположении духа.

— Люби меня еще, — шепнула ему Алмеида, нежно покусывая его ухо.

Он оттолкнул ее не грубо, но твердо.

— Уходи, я устал от твоих ласк.

Зная, что лучше не беспокоить господина, когда у него на душе неспокойно, Алмеида удалилась, скользнув по простыням, как пантера. Гречанка, помимо несравненной красоты и нежной кожи янтарного оттенка, обладала талантом приходить незаметно и так же незаметно исчезать. В гареме принца было шесть жен, и она была его любимицей. Когда Джем повернул голову, она уже растаяла в темноте комнаты и исчезла. Осталась только жалобная мелодия, наигрываемая музыкантом, которого он взял с собой в изгнание. Его не было видно, но принц знал, что старый слепец, как обычно, сидит, сжавшись в комок, в дальнем углу спальни. Джему нужно было слышать эту дорогую его душе монотонную протяжную мелодию, занимаясь любовью. Она досталась ему в наследство от деда, Баязида I, а тому — от матери. Она позволяла забыть об окружающей его обстановке, о подслащенных унижениях, о бесплодных обещаниях. Кругом один обман! Он снова и снова корил себя. Ну почему он не послушался своих советников?

«Нельзя доверять этим псам-христианам!» — в один голос твердили они. Он не хотел это слышать, помня о матери и ее вере, которую она хранила долгие годы, нежно любя своего супруга-мусульманина. С детства Джем видел, как эта принцесса, двоюродная сестра короля Венгрии, молилась за тех, кого Мехмед II пронзал своим копьем, и в то же время радовалась его победам.

— У нас у всех один Бог, сын мой, а пророки разные. Знаешь ли ты, что Магомету божественные откровения передал архангел Гавриил?

Нет, этого он не знал. И тогда она открывала ему то, что было у нее на сердце. Мать гордилась тем, что она — ханум, то есть та, кто заправляет всем во дворце, но еще больше тем, что стала любимицей султана, затмевая своей несравненной красотой всех обитательниц гарема Хомаюн.

— Зизим, дорогой мой Зизим! — сладко нашептывала она на ухо сыну, наотрез отказываясь называть его Джемом. Твой отец — самый богатый и самый справедливый человек на земле. Царство его простирается от Сицилии до Карпат и от Пелопоннеса до Крыма, оно так огромно, что жизни не хватит, чтобы объехать верхом все его города и поселения. Его владыка заправляет торговлей на Черном и Средиземном морях. Но это не главное его достояние. Его богатство, его гордость — это ты, Зизим.