Брошенное королевство - читать онлайн книгу. Автор: Феликс В. Крес cтр.№ 89

К сожалению, он не умел заживлять душевные раны. Но в любом случае, вскоре ей предстояло поблагодарить его за все.

Это называлось «мокрая лихорадка». Громбелардцы страдали ею крайне редко, но пришельцев из других краев Шерера она могла свалить с ног и даже убить. Некоторые ею заболевали, другие нет.

Громбелард. Для своих дочерей и сынов он припас лишь вечную влажность, вечный ветер… Короткую жизнь, постепенно наполнявшуюся болью в костях и разрушающихся суставах. К пришельцам он относился милостивее, обеспечивая им более долгую жизнь, поскольку та не с самой колыбели наполнялась ветром и дождем, — или быструю смерть в горячечном бреду.

Глорм ждал возвращения Рбита. В разрушенном так же, как и Громб, Рахгаре ему уже ничего не оставалось делать, кроме как присматривать за полубессознательной женщиной, которая готова была защищать его от кого угодно, но не могла справиться со зловещей громбелардской лихорадкой. Всего за несколько недель она превратилась в собственную тень. Исхудавшая, с потрескавшимися губами и блестящими глазами, с нездоровым румянцем на лице, который вспыхивал сильнее, когда тело сотрясал упорный кашель, она не могла есть, поскольку все тут же выходило обратно. Ясно было, что ей следует немедленно покинуть Тяжелые горы. От мокрой лихорадки почти всегда удавалось убежать, главное вовремя. Хватило бы сухой одежды, сухой постели, немного не протухшей еды… Прежде всего требовалось солнце, голубое небо, деревья. Уже в Низком Громбеларде условия подходили для того, чтобы болезнь сдалась. А в Дартане? Золотой Дартан мог излечить от чего угодно.

Но туда пришлось бы ехать…

Энита ехать не хотела. Если уж она что-то вбила себе в голову, то выбить это оттуда оказывалось не так-то просто. Глорм собирался встряхнуть ее посильнее, но пропустил момент, а потом стало слишком поздно. Полагалось бы взяться за Эниту еще в Громбе, попытаться ее убедить, а лучше всего — поколотить как следует, обругать на чем свет стоит, презрительно отозваться о ее умении стрелять, высмеять ее полезность в горах… Что угодно, лишь бы она — убежденная, униженная или разозленная — вернулась в Дартан. Можно было послать письмо Делену и Алии, чтобы они о ней позаботились, вознаградить за верность, даже снова позвать к себе в Тяжелые горы, здоровую, уже привыкшую к ветру и дождю, набравшуюся сил. Но у Басергора-Крагдоба не имелось опыта в подобных делах, он снова что-то прозевал, чего-то не заметил. Потом Лучка уже не понимала, что ей говорят, а если даже до нее что-то и доходило, то самое большее наполовину. Надвигались видения, призраки, обычный горячечный бред, вытеснявший из головы любую разумную мысль. И во второй раз Глорм пропустил момент, когда следовало действовать, вместо того чтобы настаивать, кричать… Ему бы отправить ее, не спрашивая ее мнения, пусть бы ехала в Лонд, если Дартан слишком далеко. Пусть бы даже ее везли в полубессознательном состоянии. Он мог бы выделить ей вооруженное сопровождение с одним лишь приказом: «Довезите ее туда живой», раз уж «здоровой» ее довезти не могли.

Но нет, поскольку сперва требовалось навести порядок в Рахгаре… Лишь когда Рбит отправился в Лонд, а Рахгар стал прекрасно убранным и безопасным городом, из которого начали отправляться карательные отряды к обнаруженным в горах еще не покоренным разбойничьим селениям, у Короля Гор наконец появилось время, чтобы внимательнее взглянуть на своего верного гвардейца. Ту самую девушку, которая когда-то, будучи еще симпатичной невольницей, спросила его взглядом: «А ты, господин?»

Но теперь она спрашивала самое большее: «Ты ли это?» Дрожащая, потная, с вырывающимся из легких вместе с кашлем смрадным дыханием, не понимающая, где находится. В очередной раз за свою жизнь Глорм понял, что за чем-то не уследил, что-то проглядел… Есть, видимо, существа, призванные к жизни лишь затем, чтобы пройти через нее насквозь, как копье через толстый щит, оставляя торчащие во все стороны щепки. Как наконечник стрелы, задача которого — пробить доспехи, а не восхищаться украшающим щит рисунком. Да и может ли он быть способен на подобное?

Чувствовавший себя одиноким в занятом полутысячной армией Рахгаре светловолосый великан внезапно пробудился и начал отчаянно сражаться за нечто совершенно несущественное. Несущественное для Громбеларда, никак не связанное с жизнью, которую он вел, не касавшееся его намерений и планов. Да, он кое о чем забыл, но вспомнил в последнее мгновение… Может, еще не было поздно; может, он еще мог исправить собственный недосмотр, спасти одну проклятую маленькую жизнь, которая никому не была нужна. Не шло уже и речи о том, чтобы отправить ее в Лонд, она не пережила бы подобного путешествия. Но был шанс, хотя и небольшой, что лихорадка пройдет, отступит, пусть даже лишь утихнет настолько, чтобы он снова мог подумать о том, как отправить девушку на север или на юг, лишь бы подальше от дождя, ветра и тумана.

Больная девушка-гвардеец была окружена всеми удобствами, как настоящая королевна. К удивлению всей его армии — ибо все странные известия расходятся очень быстро, — Басергор-Крагдоб перестал расспрашивать о результатах карательных экспедиций, махал рукой, когда ему докладывали о постепенном оживлении ремесла и торговли в горных городах, поскольку сейчас его заботило исключительно здоровье Эниты. Когда все мерзли и мокли, ей было тепло и сухо; когда все бодрствовали, она спала. На крутой горной тропе разыгрывались настоящие состязания — властелин гор осыпал золотом каждого, кто достаточно быстро мог принести из ниже лежавших городов ягненка для бульона, привезти бурдюк еще не скисшего молока, доставить мешок фруктов и овощей. Не тот считался героем, кто притащил с гор голову главаря очередной вражеской группировки, но тот, кто приготовил пирожки с нежной ягнятиной или раздобыл мед, коренья и хорошее вино. Ни о ком во всем Громбеларде так не заботились, как о больной девушке, которую могущественный, богатый и обладающий властью человек тянул в одну сторону, смерть же — в другую. Кто-то сочинил про это грубоватую песенку, двадцать с небольшим строк о величайшем в истории воине, который бросил вызов самой смерти, когда увидел ее, подкрадывающуюся к изголовью спящей и беззащитной девушки. Он преградил ей дорогу и сказал: «Нет!» В песне рассказывалось, что этот вождь над всеми вождями решил сражаться за каждого верно охраняющего его воина; он решил выиграть поединок со смертью, победить ее и поставить условие, что никого из его подчиненных она никогда не заберет предательски и тайно, а лишь в честной и открытой схватке с врагом. Песня, как это порой бывает, удивительно легко запомнилась. Вскоре ее пели все, и всех захватили непостижимые усилия их вождя, явно направленные на нечто большее, чем спасение Лучки, маленькой девушки-воина издалека. Возможно, песня лгала, а может быть, говорила правду, но этот постоянно бодрствовавший, измученный до предела великан с мрачным лицом наверняка сражался за нечто неизмеримо важное.

Так оно и было. Басергор-Крагдоб сражался за то, чтобы слова, которые когда-то сказала о нем у ручья давняя подруга, оказались неверными. Он не знал, что именно она сказала, но пытался не быть машиной из собранных вместе пружин и шестерен, слепой, холодной, катящейся в одном лишь направлении. Тараном для разбивания все новых и новых ворот.