Руки дрожать не переставали…
* * *
— Ну, ребята, это не просто удача — это успех! — настроение у Банды после совместного прослушивания записи в машине на стоянке у Московского кладбища резко улучшилось. — Теперь, Коля, могу тебе гарантировать на восемьдесят процентов, что Леночку мы обязательно вернем еще до пятницы.
— А остальные двадцать?
— О них мы узнаем чуть позже.
— Лариса… — в задумчивости качал головой Андрей Дубов, все еще не оправившись от шока. — Ну, братва, от нее я этого не ожидал!
— Я тоже, — поддержал его Самойленко.
— Эх, мужики, забыли, что ли, женщины — элемент хрупкий и легко соблазняемый. Чем он ее взял — не знаю, — рассуждал Банда, — но что взял чем-то — факт. Теперь неудивительно, что у вас документы исчезали прямо из-под носа. Неудивительно, что о каждом вашем шаге и о каждом новом сюжете бандиты знали все.
— Да…
— Но ничего, — Банда открыл свой блокнот и улыбнулся, — теперь и мы кое-что знаем. И не так уж мало… Слушайте, что удалось сегодня сделать мне. Во-первых, я поднял здесь кое-какие данные и выяснил, что на территории Белоруссии это первое настоящее похищение ребенка…
— Что значит — «настоящее»? — мрачно уточнил Самойленко, — В смысле — организованное преступной группой, которой нужно путем подобного шантажа чего-то добиться. Было до этого несколько случаев, но там все элементарно — то какому-то деревенскому алкоголику на бутылку не хватало, то обиженный разведенный папашка таким способом свидания с ребенком добивался, — спокойно разъяснил Банда. — Значит, если предположить, что бандиты местные, они действуют по наитию, не имея даже примеров чужого опыта.
— Это хорошо или плохо?
— Скорее хорошо. Они будут действовать шаблонно, стандартно, как все первопроходцы. К тому же они будут совершать много ошибок — например, в охране ребенка, в контактах. Вот тот же звонок Ларисе — это уже ошибка. Они должны были разговаривать только с тобой…
— Стой, Банда! — вдруг вскричал Самойленко. — Я совсем забыл! Сколько времени?
— Половина девятого, — ответил Дубов.
— Андрей, срочно вези меня домой. Мне в девять должен звонить бандит…
— Хорошо, едем, — согласился Банда.
— И ты?
— Конечно. Только вот что — принеси мне из своей машины кейс с аппаратурой, возьмешь «жучок», вставишь в свой телефон. Я тоже хочу послушать.
— Хорошо.
— И еще. Говорить будешь спокойно, не нервничая. И ни словом, ни звуком не дай Бог тебе обмолвиться о том, что ты знаешь что-то про Ларису!
— Я понял.
— Неси приемник.
Самойленко вернулся с чемоданчиком Банды буквально через минуту.
— А теперь адрес продиктуйте.
— Так поезжай за нами…
— А вдруг твой подъезд «пасут»? Нет, я сам твой дом отыщу, специально карту Минска днем купил. А вы езжайте… Только скажи, куда выходят окна комнаты, в которой у тебя стоит телефон.
— Как куда — во двор. У меня там нет дорог, всюду двор — район спальный.
— Я не про то. На какую сторону — на фасад, где парадный подъезд, или на тыльную сторону дома?
— А-а! На подъезд.
— А какой номер подъезда?
— Второй. Ровно посредине дома.
— Все. Понял. Езжайте! После разговора снова в машину — и в город. Я вас где-нибудь тормозну, если все будет спокойно. Поговорим.
* * *
Разговор с Юным вызвал в душе Ларисы настоящую бурю. Не в силах больше находиться на работе, она тут же ушла домой, где заперлась в своей комнате и, с плачем упав на кровать, зарылась головой в подушки.
Какая же она подлая! Как она могла так поступить!
Она ведь так хорошо знала Наташу, бывала у них дома, поздравляла ее, когда Леночке исполнился год.
Она помнила, как хорошо относилась к ней Наташа — Коля даже пошутил однажды, что его ревнивая жена готова ревновать его ко всем, кроме нее, Ларисы.
И чем она им отплатила!
Она так уважала Колю, который раскрыл в ней талант журналиста, учил ее работать в эфире, обращаться с камерой, оперировать фактами, разговаривать с людьми.
Он учил ее ответственности за сказанное в эфире слово и ненавязчиво рекомендовал даже, в какой одежде лучше появляться на экране, перед зрителями.
И чем она ему отплатила!
Ей было страшно.
И ей было противно от себя самой.
Чем больше она думала, тем сильнее понимала, что обратной дороги для нее нет, что уже никогда, даже если все кончится благополучно, не сможет она прийти в их дом, смотреть в глаза этим людям — и не чувствовать перед ними животного страха и нечеловеческого позора.
Ей было очень плохо, и в какой-то момент она подумала, что могла бы совершить по крайней мере один достойный поступок — рассказать Николаю все, что знает.
Но потом вдруг в ее голове возникло ясное и простое слово, которое наиболее точно определяет то, что она сделала, — «преступление».
И она поняла также, что сама покаяться и признаться во всем не сможет…
* * *
Телефон зазвонил в десять минут десятого — бандиты были не слишком пунктуальными, и эти десять минут показались Коле целой вечностью.
— Самойленко?
Николай вздрогнул — нет, он не ошибся, именно с этим человеком разговаривала сегодня Тимошик.
Он сжал зубы, собрал свою волю в кулак и через мгновение ответил:
— Я.
— Ну что ж, нам понравилось, как ты себя сегодня вел. Хороший мальчик.
— Пошел на хрен.
— Ну-ну, не ругайся. Мы действительно контролируем каждый твой шаг, знаем про все твои сегодняшние распоряжения на работе. Молодец. Ты все понял правильно. Если будешь и дальше умницей, ты увидишь свою Леночку. Ты согласен и дальше вести себя так же разумно?
— Кончай трепаться. Ты дочку мне привел к телефону, как обещал?
— Осталось четыре дня, Коля, не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус. А то получишь ушки дочери в конверте по почте. Ты же понимаешь?
— Блядь, ты заткнешься?! — взревел Николай.
Если бы сейчас эта мразь была рядом, Коля бы зубами вгрызался ему в горло, голыми руками разодрал бы на части, ногами растоптал его голову, как спелый арбуз! — Я тебя все равно убью, сука!
— Ох, напугал!