Русские ушли - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Прокопчик cтр.№ 55

— По вашим рукам не скажешь, что вы способны на такое рыцарство.

Майкл посмотрел на свои кисти. Костяшки чистые, кожа гладкая, розовая. Вспомнил Киску, как тот барахтался и пускал пузыри. Поглядел в лицо дознавателю, сказал жестко:

— По мне много чего не скажешь.

— Возможно, — дознаватель резко сдал на попятный. — Ну, а ваши товарищи — они как отнеслись?

«Они ржали в голос», — подумал Майкл.

— Никак. Толком внимания не обратили. Там шумно было, все выпили, больше о личном говорили. Шурик Подгорный возмутился. Хотел мне пощечину дать. Сейчас я понимаю, что он тоже усмотрел крамолу в анекдоте, а тогда решил, что он Надежду Чернышёву ко мне приревновал.

Шурик та-акое добавил, что пощечину дала Надька, и не Майклу, а Шурику. В самом деле, при девушках не надо рассказывать, как ты хотел бы поиметь молодую и очень красивую государыню — в каких позах, поскольку раз, да с какими извращениями. Надька, правда, на себя все это примерила, она не поняла, о ком речь.

Надьку, может, и не стоило бы упоминать в контексте политического дела, да только Майкл знал, что ее тоже загребли. Ее и всех, кто в воскресенье был на квартире у Шурика. И Надька-то выкрутится, ее папаша не позволит дочурку на каторгу отправить.

Дознаватель вздохнул. В ящике тихонько звякнул телефон.

— Да? Да, ваше высокоблагородие, — сказал дознаватель и сунул трубку обратно в ящик.

Дверь распахнулась, на пороге возник папаша Чернышёв. Тоже в мундире, разительно отличающийся от себя самого в домашней обстановке. Кивком попрощался с дознавателем и уселся на его место. Дознаватель скрылся, оставив на столе папку с записями допроса Майкла.

— Ну, здравствуй, Миша.

— Здравствуйте, ваше высокоблагородие.

— Давай-ка без чинов. Я читал твои допросники, да и сейчас на прослушке сидел.

— А, так это из вашей конторы деятель? — оживился Майкл. — То-то мне показалось, слишком уж опрятный мужик.

Чернышёв поморщился.

— Значит, так, Миша. Я от тебя хочу одного: правды. Что ты говорил, кроме анекдота?

— Ну, если вы так просите… Я вашей дочери объяснял, как она меня достала. Погуляли — и хватит. Я ей не обещал жениться. Я другую люблю.

Чернышёв откинулся на спинку стула.

— Ты готов присягнуть, что весь вечер говорил только с моей дочерью о ваших личных делах?

До Майкла дошло.

— Ну да! Я вообще не слышал, что обсуждали остальные. А мы с Надькой пили, курили и ссорились. Она тоже ни на что внимания не обращала. Потом я рассказал анекдот, чтоб разрядить обстановку. А Шурик начал делать ей грязные намеки…

— Ты Подгорного не защищай. Он сам в дерьме по уши и вас всех втравил. Итак, ты за себя и за Надьку ручаешься… Хорошо. А теперь слушай меня внимательно, Миша. Ты влип в очень неприятную историю. Подгорный давно на дурном счету. И за его квартирой, где регулярно собирались на сходку предатели, было наблюдение. Подгорный, извини, завербованный юрский шпион. Ему десять лет каторги с пожизненной ссылкой за счастье будет. А вместе с ним и вы все пойти… можете.

Майкл прикрыл глаза. А он-то считал — Подгорный в игры играет, юное бунтарство тешит. Вот так. Государственный преступник.

— Мы ничего не делали, — повторил он твердо. — Я ни про что такое не знаю. На квартире был дважды, первый раз ушел рано, потому что с утра сдавал зачет, и мне после него хотелось выпить, чтобы стресс снять. Выпил и ушел спать. Это все подтвердят. Вчера я говорил только с Надькой. И анекдот. Если это считается оскорблением государыни… Да ну, черт, ну что ж такое, не про нее анекдот-то!

— Осознал, — удовлетворенно кивнул Чернышёв. — Я рад, что ты понял, как важно быть благоразумным. Парень ты хороший, я тебе зла не желаю. Сейчас ты напишешь, что весь вечер ссорился с моей дочерью, которая, как тебе известно, тебя любит и ни о ком, кроме тебя, в той ситуации думать не могла. Можешь сказать, что и эту квартиру вы для свиданий использовали.

— Ясно, — сказал Майкл. — Я и Надька ни при чем.

— Да. А потом ты напишешь прошение на высочайшее имя. Признаешься, что ненароком оскорбил государыню словом. Не хотел, по пьяному делу выскочило, но выскочило. А теперь, как честный человек, ты мечтаешь загладить вину. Поэтому умоляешь направить тебя в армию.

Майкл вытаращил глаза:

— В армию?!

— Да. На три года. Вернешься, восстановишься в университете и доучишься.

— Да ну… Это ж…

— Тогда не пиши, — согласился Чернышёв. — Только учти: остальные получат минимум по пятерке с отчислением из университета и последующей ссылкой на десять лет. Можешь разделить их участь, если хочешь. Ты матери звонил?

Майкл дернулся.

— Нет.

Чернышёв молчал. Майкл отвел взгляд. Очень ему не хотелось, чтобы мать узнала. Проклятье, если эта история всплывет, мать с работы моментом попросят! И не только с работы. Ей всего лишь на один ранг подняться осталось, чтоб потомственное дворянство получить. Дворянство — фиг бы с ним, но работает она не где-то, а в контрразведке, и глупая выходка сына может иметь очень, очень дурные последствия.

— Так что думай, — добил его Чернышёв, — три года армии или пятнадцать потерянных лет, да еще и клеймо неблагонадежного на всю оставшуюся жизнь.

Про мать ничего не сказал. Лучше бы грозил открыто. Майкл сник.

— Бумагу дать? — спросил Чернышёв.

— Давайте, — выдавил Майкл.

Чернышёв ловко выдернул из папки чистый гербовый бланк, достал и ручку.

— А матери твоей я сам все объясню. Скажу — парень ошибся, не разобрался в людях, и не твоя, а ее вина, что ты плохо чувствуешь наши реалии. Об этой проблеме можешь забыть.

* * *

За окном вагона проплывали, покачиваясь в такт движению поезда, однообразные пейзажи сельской России. Скучная, местами унылая картина, вгоняющая в знаменитую русскую тоску. Рослые пальмы торчали вдоль железнодорожных путей, за которыми простиралась бескрайняя рыжая саванна. Пальмы выглядели пыльными и изможденными, саванна — голой и никому не нужной. Изредка мелькали деревеньки в две-три сотни плетеных домов на столбах, как на ходулях, с плоскими крышами, на которых сушились фрукты. Деревни окружали апельсиновые и банановые рощи. Иногда состав переезжал хилые речушки, заросшие буйной зеленью так, что взгляду открывался только узкий фарватер метров пятидесяти шириной, не больше. В грязи заболоченных берегов валялся скот. Почти везде параллельно огромным конструкциям железнодорожных мостов жители возвели маленькие пешеходные мостики — для себя и телег. Несколько раз Майкл видел, как такие мосты ремонтируют. Худые жилистые слоны, управляемые такими же высохшими погонщиками, грациозно ворочали бревнами. Люди и животные были одинаково грязные, серые, с головы до ног покрытые слоем глины и речного ила.