Ржавое зарево - читать онлайн книгу. Автор: Федор Чешко cтр.№ 48

Безглазая потвора явно видела (или что там заменяло ей людское умение видеть?) оружие, и была она к клинку гораздо ближе, чем Кудеслав. И все же вятич успел первым дотянуться до мечевой рукояти. Дотянуться, схватить и, перекатившись по полу, вскочить, заслоняя собою Любославу и плачущего мальчишку.

А ржавая тварь успела лишь попытаться шагнуть к мечу. Потому что подкравшийся Остроух, надсадно хекнув, с размаху обеих рук и всего своего не такого уж тщедушного тела хряснул колуном по обросшей шерстеподобным волосом потворьей макушке.

Любая другая голова, будь она хоть из целого дубового пня вытесана, так и брызнула б. А в эту тяжкое железо вошло, как в мокрую глину: безо всякого толку и накрепко. С гадючьим шипением ржавая тварь крутнулась на месте, оборачиваясь лицом к Остроуху. Тот на какой-то осколок мига опоздал выпустить рукоять топора и от рывка потворы упал на колени. Длиннопалая рука скогтила Корочунова выученика за волосы, протащила по полу и сунула лицом в самый очажный жар. Трескуче полыхнули льняные кучери, отчаянный вопль взметнул с раскаленных углей тучу пепла и жгучих искр…

В следующий миг ржавый безглазый напастьник оставил свою жертву и шустро отпрыгнул — стремительный взблеск меча успел лишь безвредно мелькнуть у вражьего горла.

С поразительным проворством чудище метнулось к двери (кажется, даже не развернувшись к ней передом), всем телом грянулось о крепкую тесовую створку и, вышибив ее, исчезло во тьме.

Как было — с засевшим в черепе колуном. «Ведь даже если просто так приторочить к голове этакую тяжесть — и то бы кто другой не больно распрыгался…» — шмыгнувшая задворками сознания полоумная мысль показалась Кудеславу такой забавной, что он, выронив меч, захохотал, утирая лицо трясущимися ладонями.

Истошно, по-звериному, завывал выкатившийся из огня Остроух, рыдал насмерть перепуганный мальчонка, натужно стонал волхв, полусвесившись со стола — кажется, сомлел старик, не выдержал самим же им на собственные плечи взваленного напряженья…

А Кудеслав Мечник все корчился-трясся от безудержного развеселого хохота, сознавая, что кажет себя чем-то средним между круглым дурнем и сволочью.

* * *

Чадно и смрадно дотлевал на угольях ошметок нездешней плоти. Ссутулившийся близ очага волхв все толкал-пошевеливал этот почернелый комок хворостиной (ни дать ни взять мирный, утомленный дневными хозяйственными трудами старец решил среди ночи яблочком печеным утробу побаловать). В конце концов, дождавшись нужного мига, Корочун хлестким ударом разбил свою жуткую запеканку и выгреб на холодное место чуть обгорелый, но в общем сохранившийся целым клык-оберег.

От резких движений волхва прижимавшийся к нему мальчишка заволновался было, настороженно завертел всклокоченной головенкой, однако вскоре успокоился, крепче прежнего вжался в бок старика и снова закляк. Мечник помогал Любославе.

Кричать Остроух давно уже перестал. Однако все то время, пока доброхотная целительница отирала с его вздувшегося лица кровяные сгустки да накладывала на огромные волдыри кашицу из жеваных ведовских трав — все это время немалой Кудеславовой силы едва хватало, чтобы удерживать корчащегося, извивающегося парня в относительной неподвижности.

Потом женщина принялась плавно водить руками над безобразной личиной, в которую превратилось Остроухово лицо, зашептала что-то неразборчивое, доброе, убаюкивающее, и выученик хранильника обмяк, задышал ровнее.

— Можешь отпустить, — тихонько выдохнула Любослава, продолжая гладить изувеченное лицо парня тенями своих растопыренных пальцев. — До завтрашнего вечера не проснется.

Кудеслав осторожно выпустил Остроуховы костлявые плечи и встал.

Подобрал с пола меч, оглядел искристое лезвие, смахнул рукавом видимые лишь очень придирчивому взгляду пылинки.

Потом, вздохнув пару раз да пройдясь туда-сюда, подсел к волхву — так чтобы не выпускать из виду кое-как прилаженные на место обломки двери.

— Повезло ему, — негромко сказал вятич в ответ на хмурый вопросительный взгляд Корочуна. — Очи целы, не выжжены. А что обезображен, так то и есть для храбреца наикрасивейшая краса — шрамы-то… А он ведь — слышь? — храбрец у тебя…

Волхв ткнулся в грудь подбородком — то ли кивнул, то ли не осталось у него сил, даже чтоб голову держать прямо.

Мечник снова вздохнул, легонько передвинул пристроенное на коленях оружие и спросил, обращаясь вроде и не к волхву, а к своему увечному отражению в светлом клинке:

— Что это было?

Хранильник не успел ответить. Вместо него впервые заговорил связными словами малец:

— Так выворотень же! — Он судорожно сглотнул и вопросительно уставился в сумрачное стариково лицо. — Разве же нет?

— Нет, — буркнул старик и вдруг закричал тонко и дребезжаще: — Почем мне знать?! С чего вы вообразили, будто я ведаю каждую нездешнюю тварь по внешности, прозванью да сути?! Волкам бы вас на заедку с вашими такими расспросами!

Он успокоился так же быстро, как и взъярился, заговорил тихо, устало, путано:

— Выворотни… Куда им до этого! Верьте слову — нынче оно не проявило и десятой доли своей истинной силы. Небось давно уж тут вертелось, разнюхивало, высматривало, а я, будто мерин в стойле, ушами дрыгал. Ох, чую, не видать тебе вживе твоего коня, а мне Сивку да коз… Псы еще с той ночи запропали, а я, дурень пустоголовый, тешусь: «Волки, небось»… И Жеженю про волков… Видать, ОНО исподволь навевало дурную беспечность, а я, как мерин — ушами… Нешто тяжко было додуматься, что выворотни пришли не сами, что их кто-то привел?! Воистину нет ничего хуже дурости, а старческая дурость хуже всякой иной… И Жеженя спровадил одного-одинешенького… Ведь на верную погибель спровадил его, бедолагу, — с легким сердцем, с прибауточками сгубил парня вовсе зазря…

Не понявший, да и не стремившийся понять стариковские причитания, Кудеслав опять шевельнул меч, вздохнул:

— Что уж теперь-то изводить себя? Я, к примеру, тоже не ахти как себя показал. Сидел полено поленом да таращился, словно карась на наживку… А спохватись я сразу, так и Остроух бы целым остался…

— То моя вина, — сказала успевшая присесть за их спинами Любослава (малец тут же отлепился от Корочуна и прытко перекатился к ней). — С этакой-то гулей на темени иной-другой вовсе бы не годился ни на что путное. И вот ведь завсегда так оборачивается: хочу добра, а выходит какая-нибудь зловредность…

Она всхлипнула, и сынишка (или кто он там ей?) немедленно зашмыгал носом.

— Ну, будет вам! — Корочун, похоже, вновь сделался прежним (или весьма умело прикинулся таковым). — Ишь, завели! Теперь осталось мне тебя, Любославушка, пожалеть-утешить, и выйдет полная круговая… Ладно уж, не убивайтесь. Все и всеми сотворенные дурости — то вина нашего недавнего гостюшки. Наслание. А может, и не его одного; может, и кто посильней нынче припожаловал на Здешний Берег. Так что единственным доподлинным виноватцем опять же получаюсь я: прошлепал… Ну вот, все-таки не убереглись мы от круговой. Давай, мил-друг Вятич, — твой черед выдумывать утешенья.