Профилактика - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Ильин cтр.№ 68

Ящиков было много, и я не стал дожидаться окончания разгрузки.

После морга грех было не довести проверку до логического конца. Я купил в цветочном магазинчике букет любимых маминых роз и поехал на кладбище.

Последний раз мы с Алкой навещали родителей в прошлом месяце, но пространство в оградке возле могилы опять успело зарасти сорняками и травой, от цветов остались только сухие прутики, а конфеты и крошки печенья бесследно исчезли.

Я навел внутри оградки относительный порядок, повыдергав колючий осот и молочай с корнем, а траву — пучками, возложил розы к могильной плите, забил поглубже с помощью большого булыжника покосившиеся столбики и посидел на скамеечке, глядя в лица родителей.

Слез не было. Горе растворилось в тумане прошлого, и сейчас было бы нелепо пытаться вернуть те чувства, которые я испытывал почти двадцать лет назад, когда Алка впервые привела меня сюда. Да и помню ли я, что тогда ощущал? Удивление, страх, нежелание смиряться с жестокой правдой? Что-то в этом роде... И еще — детская нелепая обида на кого-то. Будто кто-то был виноват в том, что я лишился мамы и папы одновременно. Хотя, по большому счету, в таких случаях всегда кто-то виноват, и Алка мне потом рассказывала, что столкновение самолета и вертолета произошло из-за отказа системы аварийного оповещения, которую выпускала известная фирма. Но это же все равно, что никто не виноват. Железку бесполезно винить, а найти конкретного человека, изготовившего ее вряд ли возможно. Однако в детстве я верил, что в мире должно быть нечто, виновное в гибели родителей. И сходил с ума от бесцельной ненависти и злости — пока это не прошло само собой...

Я сидел, сжигая одну сигарету за другой, и мысли мои незаметно вернулись к проблеме, которая передо мной возникла. И вспомнил я по ассоциации, что из материалов о бедствиях и катастрофах, которые я вчера допоздна просматривал по Интернету, вытекало еще одно загадочное явление, о котором никто нигде не говорил. Ни один самолет в последние годы не разбивался так, чтобы абсолютно все пассажиры погибли. Воздушные суда не сталкивались друг с другом, не рушились с огромной высоты на землю, не взрывались в полете. Самое большее, что с ними случалось — это различные аварии, начиная от невыпуска шасси и отказа двигателей. И всегда пилотам удавалось совершить вынужденную посадку. Люди при этом получали травмы разной степени тяжести, в том числе и смертельные, но умирали уже потом, в больницах и госпиталях, а не в самой катастрофе. Неужели самолетостроение достигло такого уровня, что стало возможным предотвратить фатальный исход любой аварии? Или за этим чудом стоит что-то другое?

Я швырнул очередной окурок в кусты за оградкой, переглянулся в последний раз с родителями и пошел к выходу.

Здание администрации располагалось у ворот кладбища. Рядом с ним наслаждались перерывом в тяжкой работе землекопы — молодые парни в мятых пляжных штанах, с загорелыми до черноты торсами. М-да, далековато же им ещё до зарубежного кладбищенского сервиса, где землекопы называются стюардами и носят черные смокинги, белоснежные рубашки с черными «бабочками» и белые перчатки.

Я поздоровался с гражданами отдыхающими и тактично поинтересовался, много ли у них бывает работы.

«Хватает, — ответил самый кряжистый, с татуировкой на груди в виде черепа и подписи «Memento mori». — Это ж не кладбище, а целый город!..»

«Но раньше работы у вас было, наверное, больше?» — настаивал я.

«По-всякому, — уклончиво ответил татуированный. — А что, хочешь устроиться к нам? Если так, то извини: наш штат уже укомплектован, и за воротами — длинный хвост желающих».

Я машинально посмотрел за ворота, где не было видно никого, кроме бабушек, торгующих искусственными цветами и венками, и осведомился, где в этом мрачном городе селят кости, так сказать, новоселов.

«А вон, — лениво махнул куда-то вдаль татуированный, — иди по этой дорожке и попадешь в сто семнадцатый квартал».

Я поблагодарил за информацию и отправился в путь.

Указанный «квартал» представлял собой ряды свежих захоронений, многие из которых еще не были оборудованы ни оградками, ни могильными плитами, ни памятниками и представляли собой возвышенности на ладонь выше уровня кладбища. Только по надписям на фанерных дощечках можно было отличить одну могилу от другой. Здесь ещё не успела прорасти трава, да и деревьев почти не было — видимо, кладбище все больше вклинивалось здесь в целинное поле.

Я двинулся между могилами, вчитываясь в таблички.

Фамилия, даты...

Фамилия, даты...

Господи, ну почему никому никогда не приходит в голову, что этого слишком мало, чтобы составить представление о человеке?! Почему на могильной плите нельзя описать, хотя бы в нескольких словах, что покойный успел сделать за свою жизнь, кем он был и как именно ушёл из жизни? Да, конечно: для этого есть биографические справочники, энциклопедии и документы в архивах. Но ведь в справочники заносят далеко не всех, и не у каждого появится желание и возможность рыться в архивах. А разве любой человек не заслуживает того, чтобы о нем знали не только родственники, но и другие люди? Что, у академика-лауреата или крупного политика больше прав войти в историю, чем у простого рабочего, отдавшего всю свою жизнь тяжелой работе? По-моему, это несправедливо.

Вот взять хотя бы Чувакину A.M., чье тело лежит под еще не успевшим высохнуть холмиком. Даты рождения и смерти говорят о том, что она прожила всего пятнадцать лет. Как она умерла? Попала под машину? Стала жертвой маньяка-насильника? Отравилась из-за несчастной первой любви? Или просто скончалась от какого-нибудь врожденного недуга? Не узнать этого никогда тому, кто будет идти мимо ее могилки. Только родственники это знают, но ведь родственники тоже смертны, и, возможно, лет через пятьдесят на земле не останется ни следа от гражданки Чувакиной A.M.

Ветер донес до меня голоса и дребезжащее гудение траурных труб. Там, где могилы заканчивались, виднелась жидкая кучка людей в черном.

Когда я подошел поближе, гроб уже опускали в могилу под сдержанные рыдания женщин. Мужчины хмуро смотрели себе под ноги. Некоторые крестились.

— Извините, — вполголоса обратился я к мужику, украдкой цедившему окурок, зажав его к грубом кулаке. — Не подскажете, кого хороните?

Он мрачно покосился на меня.

— Да племянника моего, — сказал неохотно он. — Ему через две недели восемнадцать должно было исполниться, а вот поди ж ты...

— А он по болезни или как? — осторожно поинтересовался я.

— Да если бы по болезни! — махнул рукой мужчина. — На мотоцикле разбился наш Витюха... Любил он гонять с приятелями, вот и угораздило... Так покалечился, что хоронить пришлось в закрытом гробу...

— Кошмар, — сказал я.

— Да уж, — согласился он. — Приятного мало...

* * *

Домой я вернулся поздно вечером. Ноги гудели от усталости, брюки прилипали к потным ногам, голова от хождений по жаре была тяжелая, как большой огнетушитель, и в ней копошилось только одно-единственное желание — принять душ похолоднее и упасть на диван перед телевизором с запотевшей после пребывания в холодильнике бутылкой пива. И до утра уже не вставать.