Последняя дверь последнего вагона - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Ильин cтр.№ 81

— Вы кто? — вдруг спрашивает Олег.

— Отдел по борьбе с терроризмом, — представляется Астратов.

— А-а, — с облегчением прикрывает глаза «мальчик». — А я уж было подумал… Тогда слушайте… Вам я могу сказать… пока не поздно… — Дыхание его внезапно начинает учащаться, а голос становится все тише.

— Юрий Семенович! — звучит голос кого-то из медиков. — Он близок к коме! Может, пора?..

— Подождите, — поднимает руку «раскрутчик». — Он хочет что-то сказать…

— Я был близок… — затухающим голосом шепчет Мостов. — Передайте нашим, пожалуйста. Слово в слово… Негус — пропасть — дистанция — коллоквиум — семнадцать — ускорение… Это — Код…

Голос его внезапно обрывается, и в тот же миг к креслу бросается команда реаниматоров.

Астратов сидит, ссутулясь, и отрешенно наблюдает, как медики пытаются привести «ребенка» в чувство.

«Блин горелый! — сокрушается Слегин. — Ну кто бы мог подумать, а?!.»

Я закусываю губу.

В камере раздаются тревожные голоса медиков:

— Пульс — сорок пять!.. Давление в левом желудочке — ноль целых три десятых!..

— Двести сорок — разряд!..

— Надо попробовать антидоты!..

— …все-таки аллергия?..

— …такого в моей практике еще не было!..

— Выводим, выводим…

— …некротические бляшки в правом полушарии…

— Триста пятьдесят!.. Разряд!..

— Что вы делаете?!.. Сожжете кожу!..

— …нет выхода… Давление падает…

Астратов встает, шатаясь, как пьяный.

— Есть!.. — слышится чей-то голос. — Давление стабилизируется!..

— Группа «эр», — командует Астратов, — давайте возврат.

Вспышка «фонаря». Тишина.

Потом врачи расступаются, и я вижу между ними бледное детское лицо. Мальчик открывает глаза, но взгляд его пуст и бессмыслен.

— Олежек, — говорит все та же женщина-психолог. — Ты слышишь меня? Как ты себя чувствуешь?

Ребенок открывает рот и нечленораздельно мычит нечто вроде: «Ы-у-а…» — Что с ним? — спрашивает в пространство Астратов. Все молчат. Потом доносится явственное журчание, и кто-то уныло констатирует:

— Похоже, теперь он обречен всю жизнь страдать энурезом…

— Если бы только энурезом, — с горечью говорит тот врач в очках, который осмелился возражать Астратову. — Дебилизм, слабоумие, психопатия — вот что мы ему подарили…

Юная медсестера всхлипывает и выбегает из камеры.

— Что ж, — цедит угрюмо Астратов сквозь зубы. — Зато, по крайней мере, мы получили ответ на наши вопросы…

Все молчат, и тогда он взрывается: . — И не надо на меня смотреть, как на какого-нибудь палача-садиста! Да, на этот раз мы ошиблись, и, наверное, впереди у нас будут еще подобные ошибки! Но я хочу, чтобы вы знали: ничто не должно останавливать нас на полпути! И если завтра или послезавтра мне придется сделать уродами других детей, то я сделаю это!.. — Он внезапно умолкает, прежде чем добавить упавшим голосом: — Это я так, к слову… Поймите, ребята: мы должны бороться до конца. И если есть хоть доля шанса найти этого мерзавца, мы должны использовать ее!..

Однако потом, присоединившись к нам со Онегиным, Астратов не выглядит таким оптимистом. Угрюмо куря одну сигарету за другой, он долго сидит, опустив голову и не произнося ни слова, а потом признается:

— Знаете, ребята, у меня такое чувство, что мы никогда не найдем Дюпона…

— Тьфу ты! — стучит кулаком о ладонь Слегин. — Еще один нытик нашелся!.. Работать надо, Юра, работать — тогда не будет времени для переживаний.

Астратов поднимает голову, и я с чувством внутренней неловкости вижу в его глазах слезы.

— Да, — соглашается он. — Конечно. Работать — это ты правильно подметил, Булат… Только как работать? Вот в чем вопрос… Ты думаешь, мне будет легче, если мы когда-нибудь найдем Мостового и спасем мир?.. Ошибаешься, старина. Мне же теперь до конца | жизни будут сниться детишки, которых мы уродуем в интересах всеобщей безопасности!..

Слегин прерывает его нетерпеливым жестом.

— Послушай, Юра, — говорит он. — Все, что ты говоришь, правильно. Но ведь у нас нет другого выхода, верно?

— Есть, — говорю я за Астратова.

— Хм, немой обрел дар речи, — с удивлением констатирует Булат. — Ну и что ты предлагаешь, Лен?

— А вам еще не приходило в голову, что Дюпон мог говорить правду о возможности жизни после смерти? — спрашиваю я. — Представьте на секунду, что он прав. И поставьте себя на его место: как бы вы поступили, если бы наш мир зависел от них? Если бы у нас дети рождались только тогда, когда у них кто-то умирает. И если бы вы попали к ним — что бы вы сделали?..

— У-у, — протягивает Слегин. — Какой тяжелый случай умопомрачения мы наблюдаем!.. Слушай, Юр, — оборачивается он к Астратову, — по-моему, этого типа не следует больше привлекать к подобным спецмероприятиям. Они слишком пагубно воздействуют на его психику…

— А если серьезно? — спрашиваю я.

Секунду Слегин разглядывает меня каким-то незнакомым взглядом, а потом, склонив голову к плечу, объявляет:

— Если серьезно — тогда ты точно сошел с ума, Лен! Тоже мне — адвокат дьявола нашелся!.. Так, знаешь ли, можно докатиться до оправдания любого убийцы и маньяка! — Я упрямо молчу, и он меняет тон. — Но если рассуждать чисто теоретически, то я бы, пожалуй, не стал ускорять естественный ход событий. Даже если бы каждое убийство там оборачивалось рождением новой жизни у нас… «Мы — мирные люди, но наш бронепоезд…»

— А вот я не знаю, ребята, — прерывает его Астратов. — Особенно после того, что мы творим здесь… Все теоретические рассуждения хороши лишь на бумаге. А когда дело доходит до практических действий, то ради спасения людей можно решиться на все!

— Правильно! — соглашается Слегин. — А посему надо следовать совету Великого Барда. То есть — «стиснуть зубы и терпеть». Ничего другого нам не остается. К тому же борьба за спасение большинства всегда требует жертв, и этими жертвами становится меньшинство. Когда на многотысячную толпу падает самолете остановившимися турбинами, то отдельным личностям очень не повезет, и они либо сразу сгорят в пламени взрыва, либо окажутся погребенными под тяжеленными обломками… Но остальные — и их будет большинство — отделаются лишь испугом и синяками. И разве должны они до конца жизни мучиться сознанием вины из-за того, что они выжили?.. А ты что скажешь, Лен?

Я мог бы многое сказать им сейчас. О том, что сегодня мы перешагнули ту грань, за которой спасители человечества становятся преступниками. О том, что мир не всегда заслуживает того, чтобы его спасали, — какой крамолой бы это ни казалось. И о том, что даже если нам удастся нейтрализовать угрозу Дюпона, то мир все равно погибнет. Не тем, так иным образом. Не сейчас — так через пятьдесят, через сто лет. Эта угроза гибели сохранится до тех пор, пока все мы будем допускать возможность жертвования меньшинством — даже очень малым, даже единицами — ради благополучной жизни большинства. Ради того, чтобы успеть заскочить в последнюю дверь последнего вагона, даже если для этого придется сбить с ног тех, кто, замешкавшись, стоит у тебя на пути.