Люди феникс - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Леонидович Ильин cтр.№ 78

«Хорошо, что мне не довелось жить здесь. Я бы, наверное, и недели не выдержал — удавился бы с тоски и от отчаяния…

А эти — живут. И когда приходит их черед отправиться на тот свет, то это происходит тихо и буднично. Для приличия повыли чуток над покойником, закопали в землю, поминки справили не хуже, чем у людей, добро-барахло усопшего поделили меж родственниками — и на десятый день забыли о том, кого с ними больше нет. Бог дал — бог и взял… Не-ет, никому они не нужны, эти жалкие подобия людей. И подтверждением этому является тот факт, что я еду уже почти полчаса и не принимаю ни единого вызова… В центре-то небось так бы беспрепятственно катиться мне не пришлось бы — там по ночам меня чуть ли не нарасхват требовали то к одному, то к другому жмурику. Потому что там еще можно встретить настоящих, достойных личностей, а не одну шушеру…

* * *

Что ж, каждому свое. Хоть и говорят, что во время войны этот лозунг любили писать на воротах концлагерей фашисты, а ведь, в сущности, мысль-то правильная. Каждый имеет свое предзначение, и каждому отведена своя ступенька на бесконечной иерархической лестнице жизни…»

Машина катилась по полутемным улицам почти бесшумно, стекла обеих дверец были опущены из-за духоты, и потому Иван Дмитриевич явственно услышал пронзительный крик, донесшийся со стороны очередной многоэтажки, мимо которой он проезжал, но крик этот тут же оборвался, и раздался треск ветвей деревьев и глухой удар.

Нога машинально вдавила в пол педаль тормоза. Такой душераздирающий, полный безумного ужаса крик мог испустить человек только в последние мгновения своей жизни.

Но остановился Иван Дмитриевич вовсе не поэтому. Крик, который раздался в ночи, был детским. Где-то совсем рядом умирал — или только что умер — ребенок.

Проклиная самого себя за слабоволие, Иван Дмитриевич тем не менее выбрался из машины и двинулся к зданию, от которого донесся крик.

Продравшись сквозь заросли кустов, окружавших дом по периметру, и подсвечивая себе под ноги фонариком, он быстро нашел то, что искал.

Это и в самом деле был ребенок. Мальчик лет семи с короткой стрижкой и аккуратной челочкой. Из одежды на нем были только трусики. Он неподвижно лежал бесформенным комком, и широко раскрытые глаза его блестели не успевшими высохнуть слезами в свете фонаря, а рот был перекошен в немом крике.

Иван Дмитриевич поднял голову, поочередно изучая окна на каждом этаже. На двенадцатом этаже окно было настежь распахнуто, и в комнате горел свет, однако никого там не было видно.

Если мальчик упал оттуда, то шансов выжить от такого падения у него не было.

Что же могло произойти? Неужели этот проклятый мир совсем дошел до ручки, если семилетние дети кончают жизнь самоубийством? Или мальчик — лунатик и сорвался с оконного карниза во сне?

Иван Дмитриевич быстро огляделся. Похоже, он был единственным, кто услышал детский крик. Вокруг было тихо. Люди в доме по-прежнему спали спокойно. Наверное, потому, что их дети были на месте, в своих кроватках.

Иван Дмитриевич горестно покачал головой.

Потом наклонился и осторожно провел рукой по худенькому тельцу. Под еще теплой кожей ощущалось нечто мягкое, похожее на кисель. Сильный удар о землю наверняка расплющил хрупкие косточки в крошево. Рука Ивана Дмитриевича сразу стала мокрой и липкой.

На секунду Ивану Дмитриевичу стало страшно: а вдруг на этот раз ничего не получится? Вдруг именно сейчас его Дар исчезнет или тот, кто заведует им, решит, что именно это живое существо не подлежит воскрешению?..

РАЗРЯД!

Через секунду мальчик пошевелился, протер глаза, словно просыпаясь после крепкого сна, сел и с недоумением уставился на Ивана Дмитриевича. Тот стоял неподвижно, хотя его так и подмывало исчезнуть до того, как ребенок придет в себя.

Но почему-то он хотел узнать, что произошло там, наверху, несколько минут назад.

Мальчик открыл рот, чтобы что-то сказать или спросить, но его вдруг заколотила крупная дрожь, и он сумел издать лишь какие-то отрывистые звуки.

Что-то словно толкнуло Ивана Дмитриевича в спину, и, опустившись на колени перед мальчиком, он осторожно обнял вздрагивающие плечи, прижав тело ребенка к себе.

— Не плачь, — глухо сказал он. — Все хорошо. Тебе очень повезло, парень. Наверное, в рубашке родился… Как тебя зовут?

— И… И-игорь, — все еще всхлипывая, с трудом выдавил мальчик. — А в-вы кто?..

— Да я ехал по своим делам, — спокойно произнес Иван Дмитриевич. — Вдруг смотрю — кто-то решил испытать закон всемирного притяжения. Причем без парашюта…

Он отпустил мальчика и посмотрел ему в глаза.

— Ну, успокоился? Как себя чувствуешь, Игорек?

— Норм… нормально, — все еще дрожа, но уже не плача, ответил мальчик.

— Идти сам сможешь? — продолжал ломать комедию Иван Дмитриевич, хотя прекрасно знал, что воскрешение предполагает полное восстановление здоровья бывшего покойника.

Мальчик вскочил с земли и осторожно сделал шаг. Потом вдруг остановился как вкопанный, словно вспомнив что-то очень важное, и опять заплакал.

— Ты что? — удивился Иван Дмитриевич. — У тебя что-нибудь болит?

Глядя в землю, Игорек отрицательно помотал головой.

— Каким образом ты вывалился из окна? — спросил Иван Дмитриевич.

Мальчик молчал, опустив голову.

Иван Дмитриевич вздохнул. Шок, подумал он. Бедняга все еще не может отойти от ужаса, который испытал за те считанные доли секунды, пока кувыркался вниз головой с двенадцатого этажа.

— Вот что… Давай я отведу тебя домой, — сказал Иван Дмитриевич. — Ты ведь с двенадцатого… на двенадцатом этаже живешь?

Не поднимая головы, Игорек кивнул. Иван Дмитриевич взял его за руку и повел к двери подъезда.

Ладошка у мальчика была горячей и мокрой. Иван Дмитриевич на мгновение испугался, но когда они подошли к освещенному входу в подъезд, то крови на руке мальчика не увидел. Пальцы у него были мокрыми от слез.

— Как же тебя угораздило, Игорек? — дрогнувшим голосом опять спросил своего маленького спутника Иван Дмитриевич. — Ты же ведь большой уже… это только грудные дети могут в окошко вывалиться…

Мальчик только покосился на него, но, по-прежнему не произнося ни звука, отвел глаза в сторону.

Неужели и в самом деле в жизни этого несмышленыша произошло нечто такое, что заставило его глубокой ночью открыть окно и шагнуть в него, пересилив страх смерти?!

— Ты совсем ничего не помнишь? — продолжал допытываться Иван Дмитриевич.

Игорек молча отвернулся.

Острое чувство жалости пронзило вдруг Ивана Дмитриевича так, что он сам едва не заплакал.

«Да, я вернул ему жизнь, — думал он, пока они с мальчиком ехали в замызганном, тускло освещенном лифте. — Но я не в силах заставить его забыть ужас, который он испытал сегодня ночью. Этот ужас наверняка будет зиять в его неокрепшей психике кровоточащей, незаживающей раной всю его последующую жизнь. Он будет сниться ему по ночам. Он будет отравлять ему даже самые счастливые минуты. Потому что такое нельзя забыть никогда.