Бархатные коготки - читать онлайн книгу. Автор: Сара Уотерс cтр.№ 83

Зена кивнула. Тычок — и Зену поглотила тьма. Диана повернулась ко мне.

— То же относится и к тебе, шлюха подзаборная.

Она толкнула меня в дверцу, но я уцепилась за ворота.

— Пожалуйста, Диана! Позволь мне только собрать вещи!

Я перевела взгляд на стоявших за ее спиной Дикки и Марию, но в их глазах не мелькнуло ни искры сострадания, лишь винный туман и охотничий задор. Я обвела взглядом всех этих томных дам в воздушных, колеблемых ветром одеждах.

— Бога ради, помогите! — крикнула я. — Помните, как вы на меня глазели и пускали слюни? Как твердили, какая я красивая и как вы завидуете Диане? Любая из вас может сейчас меня получить! Любая! Только не дайте ей выгнать меня на темную улицу, без гроша в кармане! Будьте вы все прокляты, суки, если вы ей это позволите!

Выкрикивая это, я плакала и утирала нос рукавом своего затрапезного платья. Щеку мою раздуло раза в два, волосы были примяты; дамам наконец наскучило на меня смотреть, и, увидев, как они отводят глаза, я поняла, что пропала. Мои ладони соскользнули с ворот, Диана меня толкнула, я вывалилась в переулок. Непромокаемый мешок полетел следом и шлепнулся у моих ног на булыжную мостовую.

Я подняла голову, чтобы еще раз взглянуть на Дианин дом. Окна гостиной розовато светились, дамы уже шагали по траве, направляясь туда. Вот миссис Хупер, вот Дикки пристраивает в своем водянистом глазу монокль, вот Мария, вот Диана. Из ее прически выбилось несколько темных прядей, и ими играл ветер, нахлестывая ее по щекам. Экономка что-то ей сказала, она засмеялась. Потом закрыла дверь и повернула в замке ключ. Огни и смех Фелисити-Плейс были потеряны для меня навсегда.

Зная, как низко я успела пасть, вы могли бы предположить, что с меня сталось бы колотить в закрытую дверцу или взобраться на ворота и оттуда воззвать к моей прежней покровительнице. Нельзя сказать, что такие мысли не приходили мне в голову, пока я стояла и шмыгала носом в темном пустом переулке. Но я заглянула в глаза Дианы и не увидела в них ни искры снисхождения, страсти или похоти. Хуже того, ее приятельницы смотрели на меня точно так же. Могла ли я ним обратиться, могла ли рассчитывать, что явлюсь перед ними, как прежде, красивой и гордой?

От этой мысли слезы у меня полились еще обильней; наверное, я бы до утра просидела, рыдая, перед оградой. Но рядом что-то шевельнулось, и я увидела Зену: руки ее были скрещены на груди, лицо бледно, как полотно. Поглощенная собственным горем, я о ней совершенно забыла.

— Зена! — воскликнула я. — Вот так история! Что же нам делать?

— Что нам делать? — Ее тон, слова сильно отличались от прежних. — Что нам делать? Я знаю, что делать мне. Оставить вас здесь и надеяться, что эта женщина за вами вернется и возьмет обратно, чтобы вовсю над вами изгаляться. Это вам как раз поделом!

— Думаешь, она за мной вернется?

— Куда там, а уж за мной точно не вернется. Видите, куда нас завели ваши шелковые речи! На темную улицу, в январский холод, без шляпы, даже без пары панталон, без носового платка! В тюрьме и то лучше. Из-за вас я потеряла место, потеряла себя. Потеряла свои семь фунтов жалованья, которые берегла для колоний! Какая же я была дура, что позволила себя целовать! А вы-то какая были дура — это ж надо придумать, что хозяйка ничего не узнает! Так бы и дала вам по лицу!

— Ну так и дай! — всхлипнула я. — Поставь мне фингал под другой глаз — я это заслужила!

Но Зена только тряхнула головой, крепче обхватила себя руками и отвернулась.

Я утерла нос рукавом и постаралась немного успокоиться. Когда я, все еще одетая Антиноем, вывалилась за порог гостиной, только-только пробило полночь; с тех пор, по моим прикидкам, минуло лишь полчаса — и это пугало, ведь предстояло еще долго мерзнуть в ожидании рассвета. Я спросила самым смиренным тоном:

— Что мне делать, Зена? Что мне делать?

Она оглянулась.

— Наверное, вернуться к своим. У вас ведь есть родня? Друзья?

— Теперь никого…

Я снова принялась утирать слезы; Зена обернулась и закусила губу.

— Если у вас никого нет, тогда мы на равных: у меня тоже нет ни души, родня от меня отказались после истории с Агнес и полицией. — Взглянув на мой мешок, она толкнула его носком ботинка. — Не завалялось ли у вас где-нибудь монетки? Что там в мешке?

— Вся моя одежда. Мужское платье, с которым я явилась к Диане.

— Оно хорошее?

— Так я думала. — Я подняла голову. — Ты хочешь сказать, мы его наденем и сойдем за джентльменов?..

Наклонившись, Зена заглянула в мешок.

— Я хочу сказать, мы его продадим.

— Продадим? — Продать мою гвардейскую униформу и оксфордские штаны? — Не знаю…

Зена подышала себе на пальцы.

— Выбор за вами, мисс: либо продать платье, либо встать под фонарем на Эджвер-роуд и предлагать себя джентльменам…

* * *

Мы продали мои наряды. Продали старьевщику, державшему палатку на рынке у Килборн-роуд. Когда Зена его нашла, он уже паковал мешки: торговля на рынке продолжалась за полночь, но к нашему прибытию тачки по большей части опустели, на улице скопились горы мусора, торговцы тушили бензиновые лампы и опорожняли ведра в канавы. Едва мы приблизились, старьевщик заявил:

— Вы опоздали, я уже свернул торговлю. — Но когда Зена вытащила из мешка одежду, он наклонился и засопел. — Солдатские тряпки не стоило бы и на прилавок выкладывать. — Старьевщик накинул себе на руку и расправил мундир. — Но я его возьму ради саржи, из него можно выкроить нарядный жилет. Пиджак и брюки недурны, туфли тоже. Плачу гинею за все про все.

— Гинею? — Я вскинула брови.

— Больше вам сегодня никто не даст. — Старьевщик снова засопел. — Добро-то небось только-только уведенное.

— Никакое оно не уведенное, — вмешалась Зена. — Но пусть будет гинея; пусть будет фунт, но только приложите к нему то-се из дамского туалета и пару шляпок.

Панталоны и чулки, которые он нам продал, порыжели от старости, шляпки были жуткие, к тому же мы так и не получили корсетов. Но Зена как будто осталась довольна сделкой. Положив в карман деньги, она отвела меня к палатке, где продавали печеный картофель, и мы взяли по картофелине и чашку чаю на двоих. Картошка отдавала глиной. Чай был не чай, а подкрашенная вода. Но в палатке горела жаровня, и мы отогрелись.

Как я уже сказала, Зена после нашего изгнания сделалась другим человеком. Она не тряслась (на сей раз тряслась я), держалась уверенно и покровительственно и знала как будто все ходы и выходы. Прежде я тоже чувствовала себя на улице как дома, но теперь норовила уцепиться за Зенину руку. Все, что я могла, — это тащиться за ней по пятам и ныть: «А что мы теперь будем делать, Зена?», или: «Ох, Зена, ну и холодина!», или даже: «А как ты думаешь, что они сейчас делают там, на Фелисити-Плейс? Подумать только: она в самом деле выкинула меня за порог!»