Остров - читать онлайн книгу. Автор: Николай Мороз cтр.№ 2

– Земля растлилась пред лицем Божиим, и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел Бог на землю, и вот, она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли…

– Пасть закрой, – донеслось от двери.

Я чуть сбавил ход, глянул в ту сторону. Человека, до этого молча евшего горячее рагу, не забывая запивать его виски, я видел впервые. Всех наших постоянных клиентов я помню хорошо, память на лица у меня отменная – этот человек раньше в наших краях не появлялся, никаких сомнений. Откуда его занесло – неведомо. Не лезть с расспросами к гостям было одним из условий нашего с матерью существования, мне просто было интересно, но не более. Я не видел, как он вошел: за стойкой в этот момент была мать, а я заправлял наш дизель.

Сейчас, пользуясь заминкой, я разглядывал нашего посетителя. Тот же в свою очередь не сводил взгляд с Пастора и на меня внимания не обращал. Довольно высокий, лицо смуглое, покрытое темной щетиной, щеки впалые, под левым глазом расползается желтизна, похожая на след от удара. Лицо не злое – отрешенное, что ли, недовольное, что нарушили тишину и помешали ему думать или вспоминать, или чем он там занимался, приканчивая рагу и один стакан виски за другим. Тоже, как та парочка, взял бутылку, и от ее содержимого осталось меньше половины.

«Новичок» еще немного «подержал» притихшего Пастора взглядом, посмотрел на меня синими, как море в ясный день, глазами… После чего каждый вернулся к своему: «новичок» к еде, я потопал со стаканом к Пастору, а тот покашлял, кинул на стол монету и сказал:

– Разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились. И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под всем небом. И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди; все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло. А кому не нравится слово божие, тот пусть сам пасть закроет, ибо сказано…

Где и что там было сказано, я ни понять, ни спросить у Пастора не успел, заметил только, как синхронно обернулись туристы-самоубийцы, как тот из них, что жевал карандаш, поднимается со стула и тут же, передумав, падает обратно, вернее, мимо него, на пол. Второй с ошалевшим видом сползает аккуратно, компактно умещается под столом, да еще и успевает прихватить с собой недопитую бутылку. «Правильно, чего добру пропадать. Хотя странно, они же закусывали, рановато им под стол, или…»

Моя беда – видеть только последствия, прохлопав причину, так было, так есть и так будет. В этот раз все шло по накатанной – я видел все, что угодно, кроме того, что следовало бы заметить в первую очередь. Двое мужиков, моментально оказавшихся под столом, привалившийся спиной к стене Пастор, перекошенный так, что любой Джокер бы обзавидовался, короткий сухой щелчок и выстрел, потом еще один, потом еще, потом звон, запах пороха – только сейчас до меня дошло, что неплохо бы обернуться.

Человек у двери щелкнул предохранителем и положил на стол перед собой пистолет, глянул на туристов, на меня с таким видом, что в его взгляде я без труда прочел «ты – придурок», и отчасти был с диагнозом согласен. После чего «новичок» вернулся к еде.

Пустые стаканы на столе Пастора и тот, что я только что поставил перед ним, куда-то подевались, от них осталось лишь стеклянное крошево и коричневая, пахнущая солодом лужа. Пастор зажимал глубокую рану на ладони левой руки, кровь смешивалась с виски, капала на пол, а в стене, над столом с картой, образовались еще две свежие дырки.

– Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли; от человека до скота, и гадов, и птиц небесных, все истребилось с земли, и никто не обрел благодати пред очами Господа…

Человек у двери потянулся за пистолетом, но тут в комнату вбежала моя мать. Невысокая, худая, с собранными в хвост светлыми длинными волосами, она была старше меня всего на полтора десятка лет. Ее звали Тереза, а выглядела она как девчонка, за которую постояльцы ее частенько и принимали, делали ей заманчивые предложения, предлагали неплохие деньги за вечерок наедине и очень удивлялись потом, узнав, что эта «девчонка» и есть хозяйка заведения и что они могу пойти к черту со своими предложениями или обратиться к девкам из борделя в поселке неподалеку.

Она осмотрелась, вмиг оценила обстановку, повернулась к двери, к Пастору» Новичок» заговорил:

– Не волнуйся, хозяйка. Я заплачу за разбитую посуду и за беспокойство. Держи.

На стол рядом с оружием легли купюры, мать подхватила их, спрятала в задний карман джинсов и сказала, глядя на бородатого:

– В нашем заведении запрещается применять оружие. Любое. Если угодно поговорить – милости прошу, – она ткнула пальцем в сторону двери, – к морю или на пустошь.

Бородатый взял пистолет, мельком глянул на меня, откровенно оценивающе – на мать, но та так и стояла, вытянув руку к двери. Та открылась, через порог плеснуло дождем, запахло водорослями и солью, створка распахнулась шире, и в трактир вошел человек. Первым делом он грохнул дверью так, что моргнули висевшие под потолком на белых проводах лампочки, помотал головой, точно лошадь, и принялся расстегивать куртку, одновременно осматриваясь. Первый взгляд на мою оторопевшую мать, на бородача с пистолетом, на Пастора, что заматывал разрезанную стеклом ладонь какой-то тряпкой, на кровь на полу, на битые стаканы, на самоубийц, что поднимались с пола. Втянул в себя запах разлитого виски и пороховой гари, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Весело тут у вас. А я думал – тихое заведение. Ну, делать нечего, здесь удобно, неплохое место для стоянки. Я поживу здесь немного. Много тут народу, красотка? – теперь на мою мать пялились уже двое, зато из рук бородача исчез пистолет, а Пастор перестал скрипеть зубами.

– Немного, – все дружно обернулись на меня.

Мать пошла за тряпкой и принялась вытирать стол, осколки звенели, падая на пол, туристы вернулись к своей выпивке, бородач – к еде, а вошедший смотрел на меня. Наконец я смог хорошенько рассмотреть его.

Высокий, но какой-то нескладный, одежда висела на нем, точно ее небрежно набросили, хоть и застегнув при этом на все пуговицы и застежки. К вещам больше подходило слово «тряпки» – все было донельзя поношенное, местами рваное, местами прожженное до дыр, да вдобавок еще грязное и мокрое насквозь, зато рюкзак – новехонький, крепкий и основательно набитый поклажей, да так, что нашего гостя временами пошатывало, как от непосильной ноши. Худоба его была прямо-таки нездоровой, зато взгляд зеленых глаз из-под рыжеватых бровей был острым и быстрым, он замечал все, ловил каждое движение, но реагировал нервозно.

Правая рука его то и дело тянулась к куртке, норовила откинуть полу, за которой, можно не сомневаться, пряталась кобура с пистолетом, и, судя по выражению лица гостя, вряд ли дело ограничивалось одним пистолетом. Гостю было дело до всего: до шороха листка, который поспешно складывал и прятал в карман один из самоубийц; до тихих, цедимых сквозь зубы проклятий Пастора, что плелся к двери, прижав к груди перевязанную ладонь; до звона ножа об тарелку – это обидчик любителя духовной литературы второпях заканчивал свой остывший ужин; до стука дождя по стеклу.