Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 35

Скупка пушнины и поставки спирта охотникам могли бы приносить доход. Тем более, заниматься этим стало можно вполне легально, не то что раньше.

Но тут за свой, уже легальный кусок вступился страшный конкурент — прихватизатор местного магазина, Федька Бздыхов. Он тоже приторговывал спиртиком и обладал еще по крайней мере еще двумя инструментами воздействия на рыночные отношения: мог выдавать авансы под будущую пушнину — и продуктами, и снаряжением, и большинство охотников скоро стали у него в долгу как в шелку, и при всем желании не могли унести пушнину налево, то есть вот ни одной шкурки.

А вторым способом воздействия на рынок стала шайка из трех мордоворотов, впервые в истории Малой Речки попытавшихся сколотить что-то вроде мафии местного розлива. Начали эти трое сверх всякой меры неудачно, попытавшись рэкетировать Маралова. Тот, по природе человек предельно миролюбивый, долгое время не мог сообразить, что его сейчас начнут убивать и грабить, но уж когда все-таки вник…

Главный рэкетир Панкратыч отделался все же легче всех — сразу лег на землю и громко закричал:

— Я больше не буду!

И Маралов его больше не бил, тем более — уха у Панкратыча все равно уже не было. Киллер Колька пострадал сильнее, но ведь и он только перелетел через сарай и приземлился посреди свинарника, сломав всего лишь два ребра.

Вот мафиози Валька Филимонов… Вот ему стало очень неладно, потому что он пытался сопротивляться Маралову и даже затеял стрелять. И Валька не только пробил собой дощатое сооружение и с плюхом свалился в его ароматные недра, но еще назавтра чинил необходимое сооружение, сопровождая сей процесс оханьями, аханьями, стонами и причитаниями.

С тех пор страшные пираты местных морей и крестные отцы всея Карского края при встрече с Мараловым первыми сдергивали шапочку, а он когда кивал, когда и нет… уже смотря по настроению.

Но вот для общения с конкурентами прихватизатора Федора Бздыхова шайка пришлась как нельзя лучше. Неукоснительно проводя политику монополизации, централизации и суммирования авуаров, Федор Бздыхов просто не мог пройти мимо стрекулиста, нахально спаивавших охотников помимо монополистов. Ни коммодор Вандербильдт, ни Морган, ни Рокфеллер не потерпели бы такого, и Бздыхов тоже не терпел.

Гиганты бизнеса сошлись в жесточайшей конкурентной борьбе, и самодеятельным конкурентам был преподан урок со стороны могучего монополиста. Преимущества монополизации, централизации и строго планомерного спаивания населения явились Хрипаткову в виде трех местных бичей (Хрипатков сильно подозревал, что именно они сожрали кошек). Самое ужасное, что самого-то Хрипаткова они не трогали — приятель Маралова как-никак… Занимались они охотниками — вот кем!

Тем, кто продолжал продавать Хрипаткову пушнину, просто били морду по пьяной лавочке и угрожали вообще не продавать спирта. С этой ужасной угрозой совладать не мог ни один, даже самый трезвенный охотник, и доходы падали катастрофически.

Когда же Хрипатков намеревался вывезти в Карск немногое добытое, его «жигуль» оказался вдруг с проколотыми шинами, а домкрат, канистры и зеркала у машины благополучно исчезли. Хрипатков попал в Карск, конечно же, но рынок уже был насыщен, и почти все, кому надо, малореченских соболей уже купили.

По поводу «жигуля» Хрипатков подал заявление участковому в Ермаках… На свою голову! Известно, что в мире нет ни счастья, ни справедливости — об этом свидетельствуют уже пророки древней Иудеи.

Известно также, что все современные монополии тесно срослись с государственным аппаратом, и государственно-монополистическая система торпедировала свободу либеральной экономики. Между прочим, Хрипатков слыхал об этом тысячу раз и только по невежеству не верил.

Милиционер же, Прохор Лишкин, теории толком не знал, но на практике так тесно сросся с интересами Бздыхова, что даже обвинил самого Хрипаткова в хищении тридцати свечей, двух килограммов карамели и розового чупа-чупса непосредственно с витрины магазина. Дело было липовое, хилое, но несколько месяцев Хрипатков не выращивал кроликов и не ваял мебель, которую только в Париж. Кляня все на свете, мотался он по судам, доказывая свою невиновность.

Надежда была и на сад, но быстро оказалось, что рассуждать у костерка о сортах яблок и груш, вегетационном периоде и калораже, пожиная своей ученостью умиление дам — это одно. А копать ямы, выбирать саженцы, поливать эти подлые ростки, норовящие засохнуть — совсем другое. Хлынов даже вынужден был стеречь будущий сад по ночам, отгоняя от него свиней, а когда не уследил — всего лишь раз! — малореченские хавроньи были ему очень благодарны, а вот зародыша чудо-сада уже не было в помине… так, остатки.

Огорчению Хлынова не было никакого предела, и утешало одно — хоть что-то удавалось все-таки, а именно: лечение населения мануальными телодвижениями. Восторгу дам, в основном климактерического возраста, не было конца и края, Хлынова звали в разные дома, его клиентура и доходы возрастали.

…Что, впрочем, имело весьма косвенное отношение к построению Города Солнца.

Даже жена главного конкурента, Матрена Бздыхова, пользовалась его услугами и была в полном авантаже. Своего имени Матрена не любила как имени простонародного, достойного только деревенской бабы. Что она таковой и была, к делу отношения не имеет — в основе комплекса Матрены Бздыховой и лежало желание быть не тем, чем являешься на самом деле. Матрена Бздыхова любила, чтобы к ней обращались цивилизованно — мадам, и несколько изменила фамилию…

— Мадам Вздохова, — именовал ее Хлынов, жадно лобзая огромную красную лапу, перекопавшую и прополовшую огород площадью примерно в полгектара.

И пожинал сладкие плоды успеха… Настолько сладкие, что в один прекрасный день вынужден был поспешно слинять в Карск, и виновата была Бздыхова-Вздохова. Что самое обидное, греха-то и не приключилось… очень может быть, гораздо проще было бы жить на свете Саше Хлынову, вступи он с Матреной и впрямь в неприличную связь. А тут…

Многолетний опыт общения с определенным контингентом подвел Хлынова. Заведение глазок, лобызание ручек и подрагивания всем телом были необходимы для его многоприбыльной деятельности, а дамами воспринимались адекватно — как часть приятного ощупывания, потягивания и нажимания. Но то были дамы светские и искушенные, а деревенская баба Матрена воспринимала все иначе. Для нее-то, для дуры, все было очень даже всерьез, — иначе она не умела. А влюбившись нешутейно в Сашку Хлынова, Матрена была органически не способна скрыть этого обстоятельства — как неспособна, скажем, река, потечь вверх, втягиваясь в горы, или как волк не может перейти на вегетарианский способ питания.

Матрена расточала Хлынову знаки внимания в виде мелких подарков разного рода: корзины ранних помидоров, копченого свиного бока, а как-то попыталась подарить ему живую козу — по ее словам, очень удойную. При появлении Хлынова Матрена багровела и краснела, издавая идиотское хихиканье и кокетливо поводя плечами. Матрена забывала подоить корову и постирать рубашку Федору. Матрена готовила похожий на помои суп и пережаривала мясо так, что им можно было забивать гвозди.