Страна клыков и когтей - читать онлайн книгу. Автор: Джон Маркс cтр.№ 66

Пальцы Джулии потели на кейсе с пленкой. Вставив ее в бетакам, она вывела изображение на экран. Материализовался первый кадр помешанного на здоровье пустобреха.

Она удостоверилась, что звук в начале ролика нормальный, проверила громкость, сунула в рот леденец и стала ждать. Вскоре собрались и остальные члены команды Дэмблса. Салли села у стены и, отказываясь встречаться с Джулией взглядом, уставилась в экран. Неизменная кашемировая шаль словно бы превратилась в талисман — точь-в-точь щит неуязвимости. Готовясь перейти в оборону, дородный ассистент Салли положил на колени сценарные листы, не питая иллюзий, что играть придется на своей половине поля. Глянув на Джулию, он поднял вверх большой палец и наградил ее саркастической улыбкой, в которой Джулия распознала юмор висельника.

Появился подчеркнуто обходительный Сэм Дэмблс — в водолазке, замшевом пиджаке и черных джинсах. Походку Дэмблса на двадцатом этаже прозвали кошачьей иноходью: ступня едва поднимается над полом, тело мягко скользит. Его беззаботность успокоила худшие страхи Джулии. Трудно поверить, что жуткие компьютерные неполадки могут существовать в одном пространственно-временном континууме с этим человеком, который без лишних слов защищал своих людей и сюжеты, и чье лицо каменело, едва где-то раздавались идиотские придирки (особенно если они касались качества его работы). Разумеется, удачно складывалось, когда сам Дэмблс верил в достоинства прогоняемого сюжета. В данном случае ни в одной его фразе не слышалось энтузиазма — даже во время интервью.

Материализовался Дозорный и попросил экземпляр сценария, который ему немедленно выдал ассистент продюсера. Сели на свои места седовласые матроны. Объявился Дуглас Васс (сутулый, в подтяжках и галстуке-бабочке), спросил, где, черт побери, застрял Боб. Наконец взрывной волной ворвался в просмотровую сам большой босс.

— Жду с нетерпением! — взревел он, уже листая сценарий. — Вы так долго над ним трудились, что, уверен, вы меня потрясете.

— Брось сценарий, — посоветовал Дэмблс. — Посмотри на экран.

Свет погас. Пошло видео. Настал час черной магии.

Гуру принимал позы йоги. Гуру ел шоколад. Гуру пил вино и обжирался грибами. Гуру извлекал мелодию из глиняной миски. Его жилище восхищало. Его панацеи вызывали сомнения. Традиционная медицина его громила. В ответ он выражал беспокойство. Традиционная медицина обвиняла его в том, что он дает пациентам ложную надежду. Он позволял себе не соглашаться. Возврат к его родному городу в Оклахоме.

У Джулии поднималось давление. Слышно было, как шуршит страницами Боб Роджерс, но пока никаких признаков катастрофы. Он всегда читал сценарий во время просмотра. Он не рассмеялся ни в один юмористический момент, но как будто и не скучал. С каждой секундой нервозность Джулии все росла. Сюжет был чуть больше чем тринадцать минут. Беды следовало ждать в последние несколько секунд. Она приготовилась изобразить удивление и тревогу.

Дэмблс с гуру бродили по салатному огороду и вели последний разговор. Закат алел над далекими горами. Там Мексика. Как же Джулии хотелось прыгнуть в кадр. Она наизусть знает фразу. Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится.

Толстяк опустился на колени среди кустиков салата, занес лопату. Близились сумерки. К этому моменту Дэмблс уже уехал, ему уже делали массаж на курорте где-то под Сокорро. Камера сфокусировалась на лице толстяка, возящегося с растительностью. Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится.

Слава Богу, подумала она, голова у нее склонялась к столу. Она ждала, что сейчас зажжется свет, но прошло несколько секунд, и ничего не случилось. Она подняла взгляд. На экране застыло лицо гуру. Глаза устремлены в землю, кожа утратил здоровый румянец, борода… ее словно бы отпустили вынужденно, в концлагере.

Джулия готова была поклясться, что изображение черно-белое. Она была уверена, что слышала последнюю фразу. Все молчали. Боб опустил сценарий. Судьи слушали льющийся с экрана белый шум: шипение, скулеж, клекот и тявканье — словно, завывая на своем языке, вышла на охоту стая волков Северной Мексики.

…Лубянка, Колыма, Котлас-Воркута…

Зажегся свет. Все лица обратились к Бобу.

— Жуть какая! — сказал он. — Боже ты мой.

Собравшиеся зааплодировали.

Мой отец, корифей по части улаживания проблем, привез меня домой в первый день марта. В страну мы въехали через нью-йоркский аэропорт Джона Кеннеди. В самолете мы постоянно ссорились. Он хотел, чтобы я поехала домой в Техас. Он настаивал. Он требовал. Говорил, что у матери слабое здоровье. Называл меня детским именем Эвви, которое я терпеть не могла. Мне хотелось кричать. Он ничего не знает. И не узнает. Не его вина. Я не упоминала ни Торгу, ни Клемми, ни братьев. Глубокая и бесконечная тайна вошла в его жизнь. Он видел перед собой женщину с безумным взглядом и бездонным колодцем ярости в душе, дочь, вернувшуюся из ада, и тяжело это переживал — я не могу его винить. Он думал, что если сумеет вернуть меня в Техас, то сможет не только обратить вспять болезненное влияние Румынии, нет, сумеет стереть все, чем я стала после колледжа. Будто в его власти стереть Нью-Йорк, Роберта, 11 сентября. Он понятия не имел.

Я почти ожидала, что, как только сойду с самолета, меня станут допрашивать о Клемми Спенс, но, разумеется, ничего подобного не произошло. Все препятствия на пути в страну были устранены. В Бухаресте мне выдали временный новый американский паспорт. Таможенника заранее предупредили о моих обстоятельствах. Штамп в паспорте он поставил с сочувственной улыбкой. Я словно была заперта в коконе заранее обговоренной безопасности. Нужных людей поставили в известность, остальным было все равно.

Мы шли мимо «каруселей» выдачи багажа, и, взяв отца под руку, я удивлялась, что вернулась в город, который уже и не надеялась увидеть. Я вернулась в Нью-Йорк-сити. У выхода из зала выдачи багажа состоялся наш с отцом последний разговор о моем ближайшем будущем. Он в последний раз принялся убеждать меня вернуться в Техас, но в его голосе звучало смирение с судьбой. Я возразила, что по доброй воле не оставлю Манхэттен, что вернусь к прежней жизни. Вернусь к Роберту и, возможно, даже на прежнюю работу. Он встретил мой полный ярости взгляд. Ярость во мне зародилась с той ночи, когда я видела сон про Клемми и все вспомнила. Отцу я про ту ночь, конечно же, не рассказала, как и про утро, когда послала весточку навещавшему меня чиновнику румынского правительства, в которой сообщала, что меня зовут Эвангелина Харкер, что я действительно американка и что я готова покинуть монастырь. На лицах сестер монастыря Святого Василия читалось облегчение. Когда мы уезжали, они крестились и шептали благодарственные молитвы за свое избавление. Они были мудры в своей благодарности. Еще несколько ночей там, и я, возможно, зарезала бы их во сне.

Багажа у меня не было, и выглядела я жалко. Отец подтолкнул меня к выходу. Мне казалось, будто я листок, налипший ему на пальто. Стоя в очереди на таможню, он повернулся ко мне, положил руку на плечо. Я чувствовала, что он хочет что-то сказать. За все это время мы мало говорили о том, что происходит дома. Он ни словом не обмолвился о Роберте, впрочем, тут нечему удивляться. Ему никогда не нравился ни один мой приятель. Пока мы ждали пересадки в Париже, я спросила, будут ли нас встречать в аэропорту Кеннеди, и он ответил: