Служитель египетских богов - читать онлайн книгу. Автор: Челси Куинн Ярбро cтр.№ 49

Лицо Именсриса вытянулось.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Посмотри на Аумтехотепа, — резонно заметил Санхкеран. — Он выглядит точно так же, как и в тот день, когда я принес его к нам из храма Тота. Он нисколько не изменился, не постарел. То же будет и с девочкой.

— Почему? — строго спросил Именсрис, глядя прямо в глаза строптивцу, допущенному только во внешний предел Дома Жизни.

— Не знаю, — сказал Санхкеран. — Так говорит древний свиток. Ты можешь прочесть его сам. Пережившие смерть не стареют. — Он подождал, пока Именсрис переварит услышанное. — Фараон, возможно, проклянет тебя за твое деяние, как некоторые из жрецов уже проклинают меня.

Именсрис побагровел.

— Не хочешь ли ты сказать, будто я их подговорил?

— Я хочу сказать, что это кто-то сделал, — ответил Санхкеран.

Воцарилось молчание, после чего верховный жрец повернулся и удалился. Он больше не говорил с Санхкераном ни в этот вечер, ни в следующую неделю, ни во все последующие девятнадцать лет, что отпустил ему жребий.

«Многие годы, даже десятилетия, я не возобновлял попыток кого-либо оживить, а когда вновь решился на это — человек не воскрес. Только через три века под давлением обстоятельств мне довелось припомнить свое умение — и процедура прошла удачно.

Запись о ней ты найдешь в Доме Жизни Луксора, если внутреннее святилище сохранилось и надписи не поблекли. Текст составлен очень искусно. Прочти его с другого конца — и ты с удивлением обнаружишь, что рядовая молитва о процветании Фив и Луксора является также руководством по оживлению мертвецов.

Вскоре после смерти Рамзеса II Египет завоевали ливийцы. Их разбил Мернаптах, сын Рамзеса, но эта победа обессилила и победителя. Он не сумел укрепиться во власти, и кончина его положила начало двадцатилетней борьбе за египетский трон.

Что же до сфинксов, то их созидание связано с культом Хапи, бога Нила, единственного гермафродита в египетском пантеоне. Присмотревшись к любой статуе, ты легко найдешь в ней признаки как женского, так и мужского начал. Какое-то время было модным придавать их лицам черты современных им фараонов, но после Амасиса, что правил еще до моего появления на Черной Земле, этот обычай отпал, хотя традиция воздвигать сфинксов продолжилась. Каждый год в точке высшего подъема воды египтяне ставили нового сфинкса, а под статуей сооружали на случай засухи водохранилище. Большинство этих статуй долго не продержались, и не без помощи питающей весь Египет реки. Нил ведь сейчас течет совсем по другому руслу, нежели во времена фараонов, с каждым паводком он несколько уклоняется от прежнего курса, превращая в груды обломков творения человеческих рук. Насколько я знаю, Великого сфинкса воздвигали на вечные времена, и под ним в соседстве с гигантскими пирамидами должны находиться пустоты, заполненные водой, как и под всеми его собратьями меньших размеров.

Помни, сердце мое, что Египет — сама древность. Я долго живу на свете, но эта страна много старше меня. И камни с текстами отнюдь не главное достояние Черной Земли, в своей самобытности и долговечности соперничающей лишь с Китаем.

Мадлен, еще раз прошу, будь осторожной. Когда-то я верил, что чувства, которые мы разделяем с тобой, невозможны, теперь я не мыслю себя без нашей любви. Ты умрешь, меня тоже не станет. Я уже пережил одно изгнание из Дома Жизни, но не перенесу, если из него изгонят тебя.

Сен-Жермен

(печать в виде солнечного затмения)».

Письмо Фердинанда Чарлза Монтроуза Алджернона Троубриджа к Мадлен де Монталье в Фивы.

«Мадам!

Вы, несомненно, помните наш месячной давности разговор, произошедший на вилле Омата. Идя вам навстречу, я попытался выяснить, существует ли тайный сбыт древностей на наших раскопках. Наверняка ничего сказать не могу, однако третьего дня мы с Халлидеем переправились на западный берег Нила, чтобы развеяться, а заодно навестить Уилкинсона с командой. Прогуливаясь вдоль развалин, я случайно заметил, что кто-то словно бы прячется за дальней стеной. Это были Севенадж и местный десятник, с виду сущий мошенник — одноглазый и без большого пальца на левой руке. Он, кстати, брат или кузен вашего старшего землекопа. У Севенаджа в руках была небольшая корзинка, она-то и наводила на подозрения. Ведь десятнику, чтобы что-то стянуть, напарник не нужен, а Севенадж недавно нашел в песке сколько-то там небольших алебастровых сосудов с изображениями богов. Они имеют какое-то отношение к древнеегипетским погребальным обрядам — во всяком случае, мне так объясняли. Эти-то сосуды, скорее всего, и находились в корзинке. Заметьте, я не утверждаю, что так оно и было на деле, я лишь предполагаю, что так могло быть. Надеюсь, вы сами сумеете разобраться, что тут к чему, а мне немного не по себе, ведь Севенадж, как-никак, мой приятель.

Кастемир намекает, что нам опять следует посеребрить ручку судье Нумаиру, иначе нас погонят из Фив. Этот мздоимец требует дани уже в третий раз, а ведь он еще берет и экспедиционные деньги, и те, что ему высылает университет. Однако ему все мало, и его алчность растет тем стремительнее, чем больше народу сюда приезжает. Все это очень прискорбно. Я послал весточку отцу с просьбой подбросить мне немного денег, но кто знает, как он к этому отнесется, ибо моя матушка ждет не дождется, когда я вернулась домой. Ей не терпится поскорей оженить меня, чтобы какая-нибудь египетская соблазнительница не завлекла ее чадо в свои сети. Я, впрочем, заверил родителей, что в Египте есть лишь одна особа, способная завоевать мое сердце. Это молодая прелестная женщина с фиалковыми глазами и густыми темно-каштановыми волосами, прохваченными пикантной рыжинкой. Еще я упомянул, что эта красавица очень знатна, имеет ученые степени и владеет поместьем на юге Франции. Полагаю, матушка успокоится… месяцев этак на шесть. А потом я придумаю еще что-нибудь, хотя… Что, собственно, тут придумаешь? Все вышесказанное соответствует истине. Мне следовало бы изложить свои чувства, встав на колено и с глазу на глаз, но я почему-то робею и доверяю бумаге больше, чем своему обиходному красноречию, — оно в данном случае может меня подвести.

Я знаю, мадам, по своей доброте вы прочтете это письмо до конца, и все же не стану смущать вас рассказами о том, что мне снится. Хочется лишь довести до вашего сведения, что я действительно польщен вашим дружеским ко мне отношением, хотя оно подчас ставит меня в тупик, ведь я далеко не красавец и, располагая достаточными средствами, все-таки не купаюсь в деньгах. Родовитость, правда, наличествует, что говорить, но одной родовитостью сыт не будешь.

Не подумайте, что я молодой нахал и повеса, — ничего подобного нет. Просто поверьте, что я ваш пленник и что этот плен приводит меня в восторг. Я счастлив разделять ваше общество как на официальных приемах, так и в приватных своих сновидениях, но знайте: вам нечего опасаться с моей стороны. Будьте уверены: я не собираюсь навязываться вам — ни сейчас, ни впредь. Я в отличие от многих своих приятелей не отрицаю, что между мужчиной и женщиной может существовать чисто дружеская симпатия, и очень ценю вас, мадам. Вы самая замечательная из всех женщин, с какими я имел удовольствие быть знакомым, мне хочется, чтобы жизнь ваша протекала радостно и легко. В глубине души я даже желаю, чтобы к вам возвратился тот странный коптский монах. Меня весьма беспокоит, что вы теперь живете одна, — ведь местные слуги плохая защита. Впрочем, возможно, от копта в этом смысле тоже не так много проку, но это все-таки лучше, чем ничего.