Место льва - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Уильямс cтр.№ 28

Посреди улицы шла запряженная в телегу лошадь. Сонный кучер и не думал подгонять ее. Неожиданно вожжи вырвались у него из рук, раздался треск. С лошадью происходили стремительные метаморфозы. Ее белая шкура начала отливать серебром, лошадь вдруг выросла, стягивающие ее кожаные ремни лопнули. Тряхнув головой, она сбросила шоры, взмахнула хвостом, и оглобли отскочили и упали. Лошадь сделала последний рывок и освободилась совсем. Перепуганный кучер с проклятиями принялся слезать с перекошенной телеги. При этом он увидел молодого человека, сломя голову несущегося по улице, и крикнул ему, чтобы тот подержал лошадь за морду. Молодой человек подбежал к лошади, взялся рукой за холку и одним прыжком вскочил ей на спину. Кучер, запутавшийся в постромках, прекратил ругаться и разинул рот от изумления. Молодой человек каблуками развернул лошадь и на фоне заходящего солнца повернулся лицом к испуганному кучеру. Тот и вовсе сомлел. Всадник и лошадь вздымались над ним словно величественная скульптурная группа. Затем лошадь рванула с места и галопом понеслась по улице.

Окаменевший, как и кучер, Ричардсон, стоя на углу, наблюдал, наверное, едва ли не первым в мире, за этим союзом высших сил и высоких целей. Он не знал, какую цель они преследовали, и просто смотрел на это стремительное движение в сиянии и музыке. Ему показалось, что он видит не одну лошадь, а множество, целые табуны из степей и пампасов, грохочущую армию, буйную и неукротимую. Среди развевающихся грив то тут, то там возникали всадники, но глаз не успевал схватить ни фигуры, ни черты лиц. Только далеко впереди все еще можно было разглядеть Энтони, возглавлявшего эту дикую кавалькаду. Казалось, по улице провинциального городка несутся все лошади мира, но Ричардсон сразу понял, что перед ним единая воплощенная Идея Лошади. Только один всадник уносился прочь от него по улице, мириады других были символами и отображениями. Для них еще не настало время воплощения.

В окрестных стойлах и на улицах волновались, били копытами и лягали двери и телеги, чтобы освободиться, десятки других лошадей. И это происходило не только в провинциальном английском городке. Далеко-далеко по широким равнинам Востока и Запада неслись беспокойные табуны, вскидывали головы и нюхали воздух, ржали, бросались в галоп, чуя послание в ветре. Охотники в Персии пытались успокоить своих коней; порядок китайских эскадронов в походе нарушился; конюхи Сына Неба в Токио и Киото в тревоге бежали к своим подопечным. В Тихом океане капитаны, озабоченно хмурясь, прислушивались к топоту и ржанию в трюмах своих кораблей, перевозивших лошадей морем. Фермеры в Америке побросали работу, а маленькие мексиканцы перешептывались, наблюдая за неожиданно впавшими в буйство животными во многих коралях.

Энтони далеко впереди свернул на другую дорогу, и видение оставило Ричардсона. Он вздохнул и отправился домой, а мысли его уносились за пределы Небесных Сил к Тому, кто их сотворил.

Кучер, не столь искушенный, но столь же потрясенный диким и совершенно непонятным для него видением, стоял, привалившись к разбитой телеге, и только вскрикивал негромко: — Боже мой! Боже мой!

Не последним досадным моментом, который нарушал покой Дамарис Тиге, было строительство, которое недавно затеяли позади ее дома. Сад семейства Тиге выходил на поля за дорогой. Но совсем недавно эти поля выкупили, и теперь там строилось несколько вилл, предназначенных, скорее всего, для людей совсем другого класса, наверняка мало интересующихся рукописями и философией. Так полагала Дамарис, вообще-то довольно слабо разбиравшаяся в людях. Они станут играть в теннис, но не для развлечения, а для пользы дела, станут устраивать приемы на лужайках, будут говорить на жаргоне гоночных машин и радио и сплетничать о коммерции и любви. Она окажется в окружении, да что там в окружении — в самой настоящей осаде!

Допустим, кто-то из них может оказаться приятным человеком, а кто-то может быть даже почти умным. Все равно для нее от них мало толку. Какие-то полезные связи? Едва ли на это стоит надеяться.

В воскресенье под вечер, около восьми, Дамарис захлопнула книги и неохотно решила, что пора звать отца ужинать. Если он вообще захочет: в последнее время он ел все меньше, а во время ленча даже отказался от холодного цыпленка, удовольствовавшись фруктами. Дамарис решила, что он болен, и собиралась сказать за ужином, что в понедельник пошлет за врачом. Опять заботы, подумала она, возможно, у него грипп, а это означает больше работы для горничной и, наверное, еще больший разброд в ее и без того довольно бессистемных занятиях. Может быть, отправить его куда-нибудь на несколько дней? Если он вот-вот заболеет, пусть лучше болеет где-нибудь в отеле у моря, чем дома. Ей удобнее, а ему особой разницы нет. Люди могут болеть где угодно, а вот изучать исчезнувшие культуры или тщательно составлять схемы человеческой мысли где попало не могут. В приложении к работе она решила дать схемы человеческого мышления — три схемы, от 500 года до нашей эры до 1200 года нашей эры, соответственно показывающие взаимоотношение официальной мысли, культурной мысли и народной мысли с понятиями персонифицированных и неперсонифицированных сверхъестественных сил. Глядя на схему, будет легко понять, как относился к этой персонификации афинский гражданин времен Фукидида, александрийский друг Плотина или средневековый бургундский крестьянин. От всех схем отходили стрелочки с определенными великими именами. Одна стрелочка для Эвсебия Цезарейского, совместившего идеи Платона с христианской мыслью, вторая для Синезия Киренского — только она куда-то задевала свои заметки по Синезию и не могла сейчас вспомнить, чем же он отличился на этом поприще, другие для Уильяма Оккама, Альберта и, конечно же, Абеляра. Персонификация сама по себе была доказательством довольно низкой культуры, где-то она назвала ее «Привычкой ума утешать себя идеограммами». С развитием образования развивалось и абстрактное мышление, и представления изменились: стало понятно, что Северный Ветер — это поток воздуха, а не личность, а святой Михаил для низшего класса стал просто синонимом справедливой войны и вообще справедливости. Вот почему он взвешивал человеческие души в Шартре. [37] Это была хорошая схема, и она ею гордилась. Всего будет шесть приложений, но это и еще одно новое о Сотворении мира будут самыми важными.

Дамарис сложила бумаги. Воздух внезапно дрогнул от тяжелых ударов. Что-то вдалеке падало и этого «что-то» было много. Дамарис быстро подошла к окну и к своему крайнему изумлению увидела, что новенькие, только построенные дома напротив рушатся. Дома рушились, а она стояла и смотрела. Некоторые дома рухнули почти совсем, а ближайший прямо на ее глазах начал подрагивать, из стен посыпались кирпичи, со стуком ударяясь о землю. Дымоходы таяли на глазах: было похоже, что дом испаряется. Дамарис поежилась: она часто говорила, как позорны все эти современные постройки на скорую руку, и вот теперь ее мнение полностью подтверждалось. Она смотрела на картину разрушения даже с легким удовольствием. Непрофессионализм был отвратителен. Если у дома нет каркаса, как же ему не упасть? У этих строителей просто не было профессиональных знаний, а в конце концов только они и имеют значение. Она знала… внезапный страшный шум рухнувшей крыши отвлек и оглушил ее. Она вернулась обратно к столу. «Счастье, — лениво подумала она, — что там никто не жил».