Предатель - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Волос cтр.№ 85

Над ним всегда беззлобно потрунивали. Великан Сема Берман по прозвищу «Полторак» как-то раз, когда Юрец заявил, что по части выпивки может обставить любого и вызвался допить ополовиненную, а затем с неудовольствием отставленную Берманом кружку пива, хмуро заметил, что, дескать, да, спору нет: пить больше всех и допивать за всеми — это и есть дело настоящего мужчины…

Нелепая страсть к экзотическому имела под собой, как полагал Бронников, тоску по перевоплощению: Юрцу было скучно изучать технологии загрузки кокса, и потому он, приехав в числе иных студентов-практикантов на Днепровский металлургический комбинат им. Ф. Э. Дзержинского, в первый же день, бродя по окрестностям и наткнувшись на какую-то барахолку, обзавелся пошитыми явно еще до Гражданской войны просвечивающими на заду штанами-галифе. Не смущаясь тем, что завязочки древних штанин болтаются над цивильными ботинками, Юрец маршировал вдоль прокатного стана, горланя что-нибудь вроде:

Играет гитарос и дудос,

Играет и такос и сякос, —

Это идут барбудос,

С песней идут в бардакос!.. [2]

Изумлению чинных местных инженеров не было предела…

Через неделю на той же барахолке купил отчаянный Юрец и хромовые сапоги. Став в сильную копеечку, они подняли его облик от деревенского придурка до фольклорного героя вроде матроса Железняка. В ночь после их приобретения Бронников проснулся от непривычного звука. В шестиместной комнате общежития плавал стеклистый свет уличных фонарей; Юрец, занимавший соседнюю койку, заворочался, и снова что-то заскрипело. В конце концов Бронников приподнял одеяло: Юрец спал обутым, сапоги жали, и когда он во сне сучил ногами, пованивающая кожа отзывалась бодрым скрипом…

Сапоги повлекли за собой новое приключение: вечерами Юрец стал таскаться на конезавод; вернувшись, горделиво повествовал об особенностях разной сбруи, аллюрах, породах; ахалтекинец и кеглян, бабки и камарги, мундштук и гонтер, ковка и сыромять, гвозди и зацепные отверстия, вальтрап и капцунг — все это из него так и сыпалось. Он выклянчил у Мити Карпова байковую жилетку с замшевыми боковинами, а у Машки Козловцевой — алую, искусственного шелка, косынку; ходил с палочкой и называл ее «стеком», а бороду всякий раз тщательно расчесывал и одеколонил.

Недели через три его конской жизни Бронников выбрался поглядеть.

Он пришел в самое время: Юрец как раз в седле, парень в центре круга держит корду, пегая кобыла идет рысью.

Юрец смотрелся красиво: левая рука вальяжно и расслабленно держала повод, правая так же вальяжно висела вдоль корпуса; косынка, повязанная шейным платком, светилась на закатном солнце, борода торчала лопатой, а надменная физиономия хранила примерное такое выражение, с каким средневековый суверен мог размышлять о судьбе прогневившего его вассала.

И если бы при этом Юрец не вихлялся из стороны в сторону, будто связанный веревочками, то и дело сползая с седла то в одну сторону, то в другую, и не растопыривал худые ноги, ступни которых почему-то беспрестанно вылетали из стремян!..

На третьем курсе буйную растительность Юрца погубили безжалостные установления военной кафедры.

Трудности у него возникли на первом же занятии по строевой подготовке. Капитан Мережко, на плоском лице которого, по мере того как он присматривался к Юрцу, проявлялось выражение недоумения, с каким, бывает, недалекие люди смотрят на дрессированных животных, в конце концов остановил колонну.

— Вот вы! Два шага вперед!

— Я? — недоуменно озирался Юрец, тыча в грудь пальцем. — Меня?

— Вы! Да, вы!

Польщенный вниманием, Юрец посеменил вперед.

— Два шага, я сказал! — взорвался капитан. — Что вы делаете?! Назад!

Юрец вернулся, недоуменно пожимая плечами.

— Два шага вперед!.. Стойте! Два, я сказал! Назад! Вы считать умеете?! — надрывался капитан. — Два шага вперед!.. Стоять! Два! Два! Два — знаете?! Два!!!

После пятой или шестой попытки Юрец ткнул себя пальцем в переносицу, впился подслеповатым взором в погоны капитана и, то ли не разглядев толком, то ли не сумев соотнести эти два явления чуждой ему культуры — количество звездочек и воинское звание, оскорбленно спросил, обойдясь самым подходящим, на его взгляд, обращением:

— Товарищ военный! А что вы на меня кричите?

Смотреть, как он шагает по плацу, сохраняя на физиономии бравое выражение готовности к победе, сходились все досужие офицеры кафедры. Это было настолько удивительно само по себе, что нелепые пируэты, предпринимаемые Юрцом по команде «Напра… во!» или «Кру… гом!», уже никому не казались чем-то из ряда вон выходящим.

За год до диплома мужская часть курса выезжала в воинские лагеря.

Юрец там много претерпел, но последним и едва ли не роковым его испытанием стал противогаз.

Перед тем он многократно и шумно радовался, что ему достался довольно вместительный: во время проклятущих марш-бросков, когда вдобавок к изнурительной беготне звучала, к примеру, вводная «Газы!» или, чего доброго, «Вспышка справа!», по каждой из которых нужно напялить на себя тухлую резиновую рожу и бежать дальше, мотая хоботом и сослепу спотыкаясь, он имел возможность подсасывать воздух помимо фильтра из щелей — и даже показывал на привалах, как свободно в них входит с обеих сторон по большому пальцу.

Однако однажды большую санитарную палатку наполнили газом; входили поотделенно, дверной проем закрывался пологом; внутри следовало пройти круг, затем сделать под началом старшины несколько физкультурных упражнений и выйти в прежнем порядке. Юрцу удалось совершить всего три шага. Затем он сломал строй и стал пьяно бросаться на прорезиненные стены шатра. Он и без противогаза был бы похож на сумасшедшего, наличие же надетого на голову средства индивидуальной защиты, снабженного безумными стеклянными очами, устраняло последние сомнения в его совершенной невменяемости. Пятым или шестым броском угодив на клапан двери, он сорвал завязочки, вывалился наружу и долго еще ползал, слезясь и всхлипывая под оценивающим взглядом начальства…

Для сложения попарно (или даже в большем количестве) человеческие формы хороши в юности, когда хрящи не закостенели. В зрелые годы обнаруживаются такие неудобные наросты и такие неисправимые кривулины, что каждый, глядя на другого, думает с грустью: все то, что некогда представлялось любопытным, не развилось, а закоснело.

Вопреки общему правилу, когда судьба, сначала разведя, лет через пятнадцать повторно свела Юрца с Бронниковым, оказалось, что теперь они интереснее друг другу, чем в студенческие годы.

Юрец тоже писал. Только совсем не так, как Бронников. Если Бронников отчетливо понимал важность публикаций (они могли обеспечить свободное время для работы, итогом которой станут новые публикации; по крайней мере до поры до времени он считал это важным), то Юрец как будто вообще не знал о такого рода возможностях и удобствах, а когда заходил разговор, только скалил прокуренные зубы и посмеивался. Да и то сказать: любая попытка публикации оказалась бы в его случае нелепым самодоносом: смотрите, мол, вот какой я антисоветчик и враг, в чем и подписуюсь каждым своим текстом, представляемым ныне благосклонному вниманию, — а уж ты, дорогая редакция, сама распорядись полученным материалом, чай, телефончик уполномоченного всегда под рукой…