Я уселся поплотнее и сказал:
— Значит, так, Михалыч. Ты пойми. Мне ехать завтра с утра. А они стучат — сил нет. Я ведь не доеду.
— Вот чудак человек! — воскликнул Михалыч и вдруг толчком ладони смахнул кошку с плеча: мявкнув, она плавно перелетела на засаленную кушетку и потерлась головой о спинку, нервно подергивая хвостом, — должно быть, обиделась. — Я же тебе русским языком! Я и вчера весь день здесь торчал, Петровичу мосты меняли. Едва разобрались с его байдой. И сегодня дежурство, а Антон, говорю тебе, заболел. Вот я один тут с самого утра, как папа Карло, — ворота открой, ворота закрой… потом этот прибежал, как его… ну лысый-то такой! Ну дочка-то у него на джипе!..
— Черт его не знает, лысого твоего…
— Вот!.. прибежал — не заводится! А я и отойти не могу от гаража-то. Потом Степаныч свою лайбу прикатил… рихтовали, красили… Да еще краскопульт у меня дурит — фыр, фыр! — а толку чуть. Ковырялись целый день… ну я ж не железный. Нет, Серега, даже и не думай… Потом этот козел, как его… ну, бекает-то все — бе! бе!.. «Волга»-то у него… не знаешь, что ли? Тоже досада. Ну длинный такой… как его, черта!.. Мы с ним договорились за девятьсот — у него дверь и крыло. Прождал его целый день — нету. А я ведь рассчитывал! Зачем он договаривался?
Что за люди! Завтра припрется — а завтра я уже не могу с ним вошкаться, мне завтра Семенычеву козочку до ума доводить… Вот и считай — девятисот как не бывало! Ну не козел?.. А тут ты еще с Асечкой в девятом часу — давай шаровые менять! А где ты раньше-то был? Раньше бы приехал — другое дело. А теперь — куда?
На ночь глядя… Я вот только сел, можно сказать… нет, Серега, не получится. Извини. Приехал бы с утра, честь по чести, не торопясь, и…
Я тупо слушал его и думал, что до советов Михалыч все-таки не опускается. Только рассказывает о сложностях жизни. Это благо.
Шура Кастаки, тот бы уже посоветовал: «Почему это, Серега, у твоей Асечки все всегда не слава богу? То одно, то другое. Опять трамблер?! Ну, это уж точно дело нечисто! Ты бы к церкви подъехал. Обедню простоит — как рукой снимет!..»
Я и сам бы мог много чего всем кругом порассказать. Например, как провел день. И сколько потерял. И почему. Две штуки зеленых — это минимум. Мало?.. Мог бы, если кому охота послушать, осветить ход наших бесед с Константином — все-таки полтора часа переливали из пустого в порожнее. А также вспомнить Николая
Васильевича, старого пенька… Описать ситуацию на Казанском вокзале. До кучи — обстановку в будяевском РЭУ, где я упрямо потел в плотной очереди умалишенных с половины третьего до пяти.
Это чтобы получить три плевые бумажки… Я бы рассказал. За мной бы не заржавело!..
Но зачем? Есть такая поговорка: у кого суп жидкий, а у кого жемчуг мелкий. Я давно понял ее. Она вовсе не про то, что один богат, а другой беден. Нет, совсем нет. Она о том, что все мы одинаково несчастны — хоть и по разным причинам. Причины разные — а несчастье такое же. Все несчастны. Кто из-за супа, кто из-за девятисот, кто из-за двух штук зелеными… Честное слово, я очень хорошо могу вообразить несчастье человека, у которого весь жемчуг мелкий. Нет, ну в самом деле: у всех кругом, куда ни плюнь, крупный. А у него посмотришь — плакать хочется, какой мелкий!..
— Михалыч, — вздохнул я. — Я тебе уже говорил. Ты просто не помнишь. Повторяю: всем нам хватает мужества переживать чужие несчастья. Так что ты меня не лечи. Я сам кого хочешь вылечу.
Он хмыкнул. Поднялся, подошел к плитке, где уже в полную силу валил пар из чайника.
— Чай-то будешь?
Громыхнул, матюкнулся, схватил какую-то замасленную тряпку. Не иначе, ею кардан протирали. Бормоча, налил кипяток в заварочный.
Той же тряпкой и накрыл, чистюля. Брякнул чайник назад на плитку. Дернул шнур. Дно чайника только что было розовым. Теперь стало медленно пригасать.
— Михалыч, — сказал я, — ты прости меня, дурака. Понимаешь, мне завтра в Ковалец ехать. Туда двести верст. Да обратно двести. И я либо туда не доеду, либо обратно. А не ехать не могу. И про шаровые я тебе еще недели три назад говорил. Ведь говорил?
Стучали уже шаровые… Ты все — завтра, завтра… вот и дозавтракались. Теперь я поеду — у меня колесо на яме завалится.
И буду куковать посреди дороги. Ну не знаю… давай по двойному тарифу. А?
От ворот требовательно засигналили.
Михалыч опять матюкнулся и с досадой щелкнул рубильником. В окошко сторожки было видно, как медленно разъезжаются створки.
Разъехались. Какая-то большая черная машина плавно и медленно скатилась по аппарели, осторожно пробралась внутрь, стараясь не задеть акульими боками раскрытых ворот подземного бокса.
— По двойному, — буркнул Михалыч и щелкнул рубильником в другую сторону. — По десятерному… Делать тебе нечего — в Ковалец!
Сидел бы себе дома. Пива купи — и сиди. Как хорошо!
— Ага. Самые дешевые советы знаешь какие?
— Ну?
— Которые ничего не стоят.
— А чего бы ты хотел, Серега, — вздохнул он. — Страна Советов все-таки.
— Была когда-то, — сказал я. — Так что, загоняю?
11
Телефон и будильник взорвались одновременно. Чувствуя, как в затылке рушатся какие-то многоэтажные пространства, я выпростал из-под одеяла ватную руку, хлопнул по кнопке, обнаружил, что звон не прекращается, испытал отчетливый ужас и сел на постели, тряся головой.
Трубка едва не вывалилась из непослушных пальцев.
— Алло, — хрипло сказал я. — Слушаю. Кого?
— Доброе утро, — торопливо проговорил женский голос. — Я не рано? Я согласна.
Спросонья мне помстилось, что это голос Елены Наумовны.
Замутненный мозг успел нарисовать несколько лучезарных картин альтернативной жизни: катастрофы не произошло… Николай
Васильевич дал задаток… Елена Наумовна согласна… все честь по чести… скоро будет сделка… я получу комиссионные.
— Вы слышите?
Нет, нет, это был совершенно другой голос. Я поднес ладонь ко лбу — и все встало на свои места. Принять нас для получения задатка Елена Наумовна отказалась, сделки не будет, все пошло прахом. Мне она рассказала какую-то басню про родственника из
Германии. Хохоча и курлыча, то и дело повторяя: «Нет, ну вы представьте! Вчера прямо с поезда — и покупает!» — и, похоже, предлагая разделить с ней ее долгожданную радость. Я кратко объяснил Константину, что меня кинули, как лопату говна на огуречную грядку, — подвернулся ей, должно быть, прямой покупатель, и она решила сэкономить на моих услугах… а вот если б они с Николаем Васильевичем не телились столько времени, тогда… но что об этом попусту говорить? Константин сначала вломился в амбицию. Потом впал в законный транс. Николай
Васильевич между тем… впрочем, что мне до Николая Васильевича?