Месяц Аркашон - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Тургенев cтр.№ 3

Моя траектория непредсказуема. Не ведома мне самому. Таких линий, какими я размечаю пространство, и не снилось авангардистам, чья мазня заполняет собою Бобур. Тут еще дождь освежил краткой порцией колючих брызг. Нормально. Жизнь удалась.

Я достаю из чемоданчика парусиновую афишу и складной штатив. Зеваки потихоньку стягиваются к моему квадрату. Ближе всех расположились два негра, перемазанные соусом из огромных крепсов. На афише моей сказано:

ТАКОЙ-ТО

СТИПЕНДИАТ И ЛАУРЕАТ

КИНОТАНЕЦ

Исполняются сцены из фильмов бр. Люмьер, Чаплина, Тарантино и пр. Исполняются также сцены из фильмов по заказу уважаемой публики.

Начинаю я с «Прибытия поезда». Ненавижу этот номер. Делаю чух-чух-чух за паровоз, бешено суетясь локтями, и хватаюсь за сердце от лица пришедших на первый сеанс дам. Лягушатникам нравится. Один из негров так смеется, что вываливает себе на штаны половину блинной начинки. Толстая ряха мрачнеет — денег я от него не дождусь. Впрочем, и так шансы невелики: черные за зрелища платят редко. Я берусь за Чаплина — опять постыдный сюжет. Пятки вместе — носки врозь. Воображаемый котелок, не более реальная тросточка, пластика болванчика, потерявшего пружинку. Что делать — площадь. Публика дура. Когда я выступаю на фестивалях, в приличных залах, все иначе. Но хороший ангажемент мне выпадает редко.

Зато потом я свое коронное танцую: танцую танец из «Криминального чтива». Танец в ресторане. Герой, который боится притронуться к партнерше, потому что она жена бешеного босса, — это мое. Боязнь задеть — моя тема. Дразнить девушку пассами в миллиметре от сладких точек, касаться волосков на руке волосками своей руки, и вздрагивать, как от удара молнии, и отскакивать в священном трепете… В этот момент партнерша дергается так, будто бы и впрямь хочет сразить меня током. Но не успевает — я уже увильнул. Игра в касания с жизнью. Я скольжу сквозь нее, стараясь не задевать лишних предметов.

Вчера — здесь же, у Бобура — мне помогала в этом номере Алька. Долго уговаривал, уговорил, и зря уговорил. Алька не шибкий поклонник публичных акций вообще и хореографии в частности, а тут она еще была недовольна, что дала себя уболтать, и шевелилась нехотя, «через губу». Она, в общем, напоминала прококаиненную сомнамбулу, но драйва ни малейшего не испускала. Сегодня я вытянул партнершу из публики — толстую деваху в юбке размером с ленту для волос. Деваха сначала сильно стеснялась, и мне пришлось проявлять инициативу — от подмигиваний до поманиваний мизинцем у того самого места, где левая часть ее пестрых колготок сходилась с правой. Потом деваха раскрепостилась, и носилась за мной по всей площади с маслянистой похотью в очах, и даже покрикивала что-то невнятно-жизнеутверждающее. У меня у самого к концу номера в штанах торчал флажок.

Заказали мне два фильма: «Унесенных ветром» и про Джеймса Бонда. «Унесенных ветром» постоянно заказывают, но чаще женщины всевозможных внешностей-возрастов, а сегодня это сделал черный пачкуля, все же доевший блин. Легкое задание. Нет ничего легче трагических поцелуев перед разлукой навсегда. А вот Бонда я как-то не очень. Он слишком крут для меня. Он двигается резко, но холено, а я хоть и резко, но суетливо. Я не способен спрыгнуть с моста на проплывающую внизу баржу с террористами. Когда дома началась война, мое стремление участвовать выглядело так жалко, что отец просто выпнул меня на Запад. В общем, мне стыдно изображать настолько серьезного дядю. Пустые получаются понты. Конечно, в том и состоит профессия артиста: любую пыль в любые глаза. Но я некстати вспоминаю, что завтра иссякнет кредит в гостинице, и супермена-007 исполняю невыразительно.

Так что финальный аккорд подкачал. Денег в чемоданчик набросали мало. Негры, которые развлеклись больше всех, так ничего и не дали. В сумме вышло тридцать восемь евро пятьдесят центов. Неделю назад я танцевал на набережной Сены по приглашению мэрии Парижа. Из бюджета фестиваля «Ля пляж» мне перепало 300 евро. Третьего дня я танцевал на той же набережной в частном порядке, публика расщедрилась почти на сотню. Вчера здесь, у Бобура, едва наскребли семьдесят. А сегодня вот… Лето кончается.

После представления никто, слава Богу, не пристает с вопросами. Первые годы подходили, интересовались моим происхождением, иногда земляки своего узнавали — очень это меня напрягало. Но со временем я, похоже, научился вписываться в европейский пейзаж.

Виски — граммов двести — я допиваю почти залпом. Потом мы идем в кино на «Людей в черном-2», и на сеансе я так догоняюсь пивом, что не могу шевелить ногами: последние деньги съедает такси.

Утром мы долго давимся последним оплаченным завтраком. Набиваем утробу про запас. Мучительное занятие: оба мы мало едим с утра. Эти бутерброды, а вернее, один из них — с бумажным сыром и ветчиной цвета кофе с молоком — и решил мою судьбу на ближайшие дни. Уплетая дешевую гостиничную гадость, я принимаю решение. То есть не то чтобы я принимаю такое решение: изменить своим принципам. Или такое решение: поискать приключений себе на задницу. Нет. Совсем другое решение: пообедать сегодня устрицами с хорошим вином. Но деньги-то на устриц я могу получить только через «Вестерн Юнион»!

Мы идем в Пантеон, где какой-то парень выставил огромный зеркальный шар. Херувимы, растекаясь по его поверхности дождевыми потеками, развоплощаются: кичатся неземной своей сущностью. Потом мы садимся на ступеньки, я шугаю голубя, закуриваю «Лаки-Страйк Лайтс», а Алька откупоривает жестянку с колой и скручивает первый утренний джойнт.

— Алька, — осторожно начинаю я. — Мне послезавтра надо уезжать…

— Далеко?

— На Юг.

— Послезавтра? Мы вроде хотели тусоваться в Парижике до конца месяца.

Так Алька уничижает нашу географию: Парижик, Берлинчик, Европка такая крохотная…

— Ну вот, такая незадача, — засеменил я. — Выгодная работа, давно такой не предлагали. Видишь, денег нет, а так я сегодня уже получу аванс. Устриц похаваем… Но там дел немного, на неделю, а потом я могу приехать к тебе, куда скажешь…

У меня неприятный даже мне самому виноватый тон. И главное — бесполезно виноватый. Алька тут же уходит в себя, но не потому, что обиделась. Просто переваривает оперативную информацию. Соображает, куда деваться и чем заняться. Зависнуть в Парижике или уехать в другой город. К одному из тех, кого она называет — если вообще их в речи употребляет, что редко — исключительно словом «человек». Или «один человек». Этим «людям» она и про меня говорит, наверное: «Так, человек». Не конь, не морж, не спиральная галактика. Человек.

Алька не сильно ко мне привязана. Думаю, сильно она ни к кому не привязана. Если чувство и проявляется, то редкими, как ее звонкие хихикания, всплесками. Короткими уколами. Однажды, воспылав внезапной страстью, она, без гроша в кармане, примчалась ночью автостопом из Франкфурта в Мюнхен — лишь для того, чтобы уснуть у меня на плече, а утром вновь стать равнодушно-чужой. Это я ее хочу длинно, это я обижаюсь, когда она вдруг сообщает мне о решении сию секунду усвистать по каким-то таинственным делам. Я начинаю страдать-увядать, как цветочек, лишенный влаги. Сам он себя полить не может: ручек нет. Алька же — существо пугающе автономное. Сидит, что-то про себя вычисляет, беззвучно шевеля губами.