Хроноагент - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Добряков, Александр Калачев cтр.№ 106

Сколько это продолжается — минуты или часы, — не знаю. Я уже потерял чувство времени, когда дверь, скрипнув, растворяется с железным лязгом. В помещение, пригнувшись в дверном проеме, входит широкоплечий мужчина, голый по пояс, в красном островерхом колпаке-маске, закрывающем все лицо, с прорезями для глаз и рта. Не обращая на меня внимания, он проходит в темный угол, берет там кожаный фартук и надевает его. Затем он подходит ко мне и, не говоря ни слова, разглядывает. Потом проходит к очагу и зажигает факел, который втыкает в гнездо у двери. Сам встает рядом, скрестив на груди могучие волосатые лапы.

В помещении становится светлее, и я уже могу разглядеть темный угол. Лучше бы оставалось темно. С первого же взгляда мне становится не по себе. Там сложены пыточные инструменты, как известные мне по разным описаниям, так и совершенно непонятного назначения. Я мгновенно забываю о боли в пояснице и затылке. Все тело начинает ныть в недобром предчувствии.

В камеру входят еще трое. Двое — такие же, как первый. А третий — в желтом балахоне и в желтом же колпаке-маске. Полуголые в красном проходят в угол, надевают фартуки и начинают деловито и спокойно перебирать инструменты. Желтый неподвижно встает у двери. Наконец они выбирают то, что им нужно. Один с какими-то клещами проходит к очагу, а другой, держа в руках длинную толстую плеть с короткой ручкой, почти кнут, становится сбоку от меня.

Тот, который пришел первым, заходит сзади и с чем-то возится. Слышится скрип и лязг. Цепи в потолке несколько удлиняются, и я повисаю под углом к полу. Плеть, дважды опоясав меня, сдавливает огненным обручем. Я хрипло вздыхаю от страшной боли. Но это только начало. Палач дергает кнут на себя, и тот скользит по телу, сдирая на ходу кожу, как бы перепиливая меня пополам. Перед глазами плывут разноцветные круги. Но едва я перевожу дыхание, как на меня обрушивается второй такой же удар, и снова — перепиливающее движение ремня по телу… Тем временем второй палач, который ковырялся в очаге, подтащил жаровню с углями. В углях калились какие-то прутки и замысловатые крючья.

Наконец первый палач, то ли устав, то ли выполнив свою норму, отходит в угол с инструментами и вновь начинает в них копаться. Я с облегчением вздыхаю. Но облегчение длится всего мгновение. Второй палач, выбрав на моем теле место, где кнут содрал кожу поглубже, прикладывает раскаленный докрасна прут. Я оглашаю камеру жутким воем. Когда прут, по его мнению, достаточно охладился, палач берет из жаровни крюк и вгоняет его в другое ободранное место, засадив его под кожу. Он оставляет его торчать там, а сам берется за какой-то трехгранный предмет, тускло светящийся в жаровне. Помещение наполняется смрадом горящего мяса. Моего мяса! Это уже выше моих сил…

— За что?! Что вы от меня хотите?

Ответ поражает меня своим спокойствием:

— Мы хотим, чтобы ты сказал нам, кто ты, откуда и зачем здесь появился? А также куда ты дел ушайный комеплс?

— Какой комплекс?

— Притворяется сумасшедшим, — произносит человек в желтом. — Продолжайте!

Первый палач выходит из угла, держа в руках раскрытую коробку с набором игл различной длины и формы. Скрипит колесо, звенят цепи. Я опускаюсь на пол. Палачи обхватывают мои руки стальным кольцом, и палач с иглами начинает трудиться над моими кистями. Это был не садизм, а высококвалифицированная работа профессионала. Ее эффективность усугублялась спокойствием и деловитостью палача, а также тем, что он работал без всякого видимого наслаждения. Он добивался не моих мучений и воплей, а результата. И добивался весьма успешно. И добился бы, знай я, что такое “ушайный комеплс”. Без этого все мои вопли ничего для них не значили.

Боль горячими волнами накатывается от пальцев, растекается по позвоночнику и бьет кувалдой по затылку. Пот льется с меня ручьями. Я уже не вою, я хриплю. А другой палач раскапывает в углу очередное приспособление.

На этот раз меня подтягивают повыше, и палач начинает трудиться над моими ступнями и пальцами ног. Я не вижу, что он там творит, но впечатление складывается такое, словно он выдирает мне ногти, дробит кости, забивает клинья между пальцами. Когда я отрубаюсь, человек в желтом приводит меня в чувство, натирая мне виски каким-то снадобьем из черного флакона, который он прячет под своим балахоном, едва я открываю глаза.

Палачи прекрасно знают все болевые точки человеческого тела и весьма умело используют свои знания. Огонь, иглы, лезвия, клещи, щипцы, всевозможные тиски, как холодные, так и раскаленные, трудятся надо мной, превращая мое тело в вопящее месиво. Несколько раз я уже считал, что пришел мой конец, но всегда адское снадобье возвращало меня в застенок.

Наконец один из палачей приспосабливает к моим половым органам какие-то специфические тиски и начинает медленно затягивать винт, а другой подносит к лицу жаровню, полную пылающих углей. Мое бешено колотящееся сердце, как мне кажется, выскакивает из груди, выкатившиеся глаза лопаются от жара, в мозгу что-то взрывается и…

А ты уйди, тебе нельзя тут быть,

Живой душе, средь мертвых!

Данте Алигьери

…Сильное жжение на левом плече заставляет меня открыть глаза. На груди сидит розовая не то ящерица, не то жаба и длинным языком слизывает запекшуюся кровь. Я мычу и пытаюсь пошевелиться. Все мое тело сразу же бурно протестует, а жабоящерица, подмигнув мутными голубыми глазками, лениво спрыгивает с меня.

Палачей рядом нет, застенка тоже нет. Я лежу на сиреневом песке, обжигаемый огромным голубоватым солнцем. Песок горяч, как угли, а солнце жжет немилосердно. Мои многочисленные раны, полученные в застенке, горят, как будто их щедро посыпали солью и перцем. Мучительно хочется пить.

С трудом повернув голову, я убеждаюсь, что лежу в бескрайней пустыне. Насколько я могу видеть, вокруг, кроме песка, ничего нет. Закрываю глаза, но сквозь веки яркое солнце проникает, жжет и иссушает мой мозг. Где я? Зачем я здесь?

Жажда становится невыносимой. Пытаюсь перевернуться на живот и сразу понимаю, что это невозможно. Изуродованное тело откликается целой серией вспышек боли в ответ на малейшую попытку хоть как-то изменить положение. Какое-то время я лежу неподвижно, мучительно размышляя и собирая все свое мужество и волю к жизни. Если я останусь так лежать, то умру от жажды и высохну под этим солнцем. Зачем это мне? Надо действовать. Но как? И есть ли здесь где-нибудь вода? Есть или нет, не знаю, но помирать вот так, пассивно, я не желаю. С другой стороны, израненное тело не желает мне повиноваться. Ну что ж, тем хуже для него. Собрав в кулак всю волю, стискиваю зубы, что само по себе ударяет волной боли, и с хриплым рычанием начинаю переворачиваться…

Первая мысль, какая приходит в голову: “Лучше бы этого не делать!” Но потом приходит ярость, загнавшая боль куда-то в подсознание. Какое-то время идет борьба между болью и яростью, потом последняя побеждает, я оказываюсь на животе и тычусь лицом в песок. Еще целую вечность я собираюсь с силами и столько же поднимаюсь, сначала на локтях, а потом и на руках. Слева, почти на горизонте, вижу какие-то камни и вроде бы какие-то растения.