Сильные мира сего - читать онлайн книгу. Автор: Морис Дрюон cтр.№ 40

– Стало быть, ты теперь уже мужчина, – сказал он, проводя рукой со вздувшимися венами по розовой щечке ребенка.

Через каждые три слова он хрипло и шумно дышал.

Жан Ноэль посмотрел на него подозрительно, но, так как ему очень хотелось иметь заводной поезд, покорно ответил:

– Да, дедушка.

Он понял: лучше не доказывать взрослым, что они солгали.

– Ну, раз так, я… пф-ф… я научу тебя делать добро… Идем со мной.

Они проследовали по коридорам огромного дома, медленно спустились по широкой каменной лестнице, устланной темно-красным ковром. Ребенок почтительно шел рядом со сгорбленным стариком, стараясь шагать с ним в ногу, и спрашивал себя, в какой комнате спрятан поезд. Слова «делать добро» привели его в замешательство.

В прихожей, внушительными размерами напоминавшей вестибюль музея, лакей набросил на плечи барона Зигфрида суконную накидку.

– Что это? – поинтересовался старик, увидев в высокое окно, как по двору проносят чемоданы. – Кто-нибудь собирается уезжать?

– Господин барон, вы, верно, запамятовали, – ответил лакей. – Барон Ноэль едет в Америку.

– А, да-да, – протянул старик.

В сопровождении Жана Ноэля он двинулся дальше и добрался до швейцарской.

– Ну как, Валентен, все готово? – спросил он.

– Готово, господин барон, – ответил швейцар.

– Много их?

– Да, как всегда, господин барон.

Швейцар Валентен был краснолицый толстяк с оттопыренными ушами, одетый в ливрею бутылочного цвета. Жан Ноэль удивился, увидев у него в руках белую плетеную корзину, наполненную ломтями хлеба.

– Тогда открывайте! – приказал старик.

На авеню Мессины вдоль высокой ограды двора Шудлеров по тротуару выстроилась очередь нищих. Когда парадная дверь медленно отворилась, вереница ожидавших качнулась, сдвинулась плотнее, и все эти просители, показывая свои лохмотья, грязь и язвы, переступая мелкими шажками, медленно двинулись вперед. Их было человек пятьдесят; здесь собралась голытьба со всего квартала, хотя считалось, что неимущих в нем совсем нет. В серой мгле туманного февральского утра Жану Ноэлю казалось, что у подъезда ожидает огромная толпа. Мимо старого сфинкса с вывороченными веками потянулась однообразная, унылая процессия несчастных.

Когда нищий приближался, барон Зигфрид вытаскивал из кармана пиджака монету в сорок су, брал у швейцара ломоть хлеба и, прижимая пальцем монету к мякишу, опускал все это в подставленные грязные ладони.

Нищие говорили: «Спасибо» или «Спасибо, господин барон», но некоторые проходили молча. Давно не мытые пальцы прикасались к рваному козырьку, к отсыревшей фетровой шляпе или к покрытому лишаями лбу, и движение это отдаленно напоминало военное приветствие.

– Видишь ли… – объяснял старик Жану Ноэлю. – Всегда должно самолично раздавать милостыню, чтобы… пф-ф… не обидеть тех, кому подаешь.

Гноящиеся, больные, выцветшие, налитые кровью, опухшие глаза с любопытством рассматривали ребенка. Мальчик был потрясен уродством нищих, его тошнило от зловония, ему страшно было от их пристальных взглядов; он ухватился за накидку старика и, насупившись, прижался к нему.

Старый барон не спеша вглядывался в каждое лицо и иногда удостаивал коротким приветствием самых давних завсегдатаев, которые на протяжении многих лет доставляли ему это утреннее развлечение, принося к вратам его богатства все несчастья, какие только могут выпасть на долю человека и изуродовать его. Здесь было все: наследственные болезни, пагубные, неизгладимые следы любви и распутной молодости, всяческие пороки, физическое уродство, лень и просто роковая неудачливость – иначе это и не назовешь; барон любил смотреть на людское отребье, которое время медленно несло к всеобщей сточной канаве смерти, – это зрелище помогало ему сохранять чувство собственной значительности.

– Тебе повезло, – сказал он ребенку. – По-моему, нынче утром, что бы там ни говорил Валентен, собралось много народу.

Жан Ноэль еще сильнее вцепился в его накидку.

– Дедушка, посмотри какой у нее нос!.. – пробормотал он.

Подошла старуха в черной шелковой юбке; волосы ее напоминали свалявшуюся паклю, а ноздри были разъедены настолько, что виднелась зеленоватая слизистая оболочка; это был нос мертвеца, вырытого из могилы.

– Знаешь, она была в свое время очень красива, – сказал Зигфрид. – Она продавала цветы.

Заметив, что старуха с изъеденным носом наклонилась к Жану Ноэлю и широко улыбнулась мальчику, он горделиво пояснил:

– Это мой правнук. Я учу его творить добро… Послушай, Жан Ноэль, подай ей милостыню сам.

И он вложил хлеб и монету в руки ребенка. Жан Ноэль уже понял, что, подавая милостыню, нужно улыбаться. Потом он поспешно вытер ладони о свои бархатные штанишки.

– Какой хорошенький! – прошамкала старуха. – И какой добрый! Ты наш благодетель, барон, ты наш благодетель. Да благословит тебя Господь!

Нищенка явно была любимицей старого барона – он дал ей еще и талон благотворительного общества, предоставлявший возможность выпить чашку шоколада на другом конце Парижа.

– А что твоя дочь? Есть от нее вести? – спросил старый барон.

– На панели шляется, все на панели шляется. Горе мое горькое, – ответила старуха, удаляясь.

Ее место заняло маленькое существо на кривых ножках, с крошечным детским личиком.

– Грешно смеяться, Жан Ноэль, – сказал прадед. – Это карлица.

Но Жан Ноэль и не думал смеяться. Он оглянулся, чтобы посмотреть, не пришла ли за ним мисс Мэйбл.

Старому барону казалось, что он изрек свое суждение вполголоса, но на самом деле он говорил так громко, что карлица услышала его слова и, получив милостыню, не поблагодарила.

Затем приблизился мужчина лет тридцати пяти, худой, с лихорадочным блеском в глазах; его протянутая рука дрожала.

– Нет, тебе не дам, – сердито сказал барон. – Ты молод, можешь работать. В твои годы… пф-ф… нечего побираться.

И, наклонившись к Жану Ноэлю, он добавил:

– Нужно подавать милостыню только старикам.

Жану Ноэлю хотелось попросить, чтобы худому человеку все же подали милостыню, но страх мешал ему говорить. Худой человек плюнул на тротуар и, отходя, сказал:

– Старый мерзавец!

Ни швейцар Валентен, застывший с корзинкой в руках, ни нищие, ни Жан Ноэль, ни сам барон – никто и виду не подал, что услышал эти слова.

Подошел странный субъект в облезлом парике, криво надетом на дряблый затылок; держа в руке шляпу и сопровождая слова театральным жестом, он произнес:

– Господин барон, еще одним днем больше я имею честь быть вашим покорным слугой.

Каждое утро он по-новому изъявлял свою благодарность барону и, несомненно, весь день придумывал для этого замысловатые выражения.