13-й Император. "Мятеж не может кончиться удачей" - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Биверов, Никита Сомов cтр.№ 35

Национальной идеи в природных условиях не существует. Любая нация при ближайшем рассмотрении тут же распадается на несколько крупных и десятки мелких социальных групп, каждая из которых имеет свою идею, часто прямо противоположную соседской. Даже не идею — скорее некое рыхлое, часто вербально не оформленное желание исправить действительность согласно своим убеждениям. Вот именно эти «желания» и принимаются часто за проявление Национальной идеи, толкая ее искателей на ошибки. Либо берется какая-то одна идея и возводится в абсолют, что моментально приводит к ее противопоставлению всем остальным и ведет к расколу в обществе. Либо производится попытка бездумно совместить все мелкие идеи в одну общую, создавая нечто аморфно-бесполезное, вроде крыловской рако-птице-щуки, не способной сдвинуть воз-государство с места.

На самом деле Национальная идея — это не столько идея или идеология, сколько механизм преобразования побудительных сил и чаяний нации (народа) в устойчивое развитие государства. Какие выводы мы можем сделать из этого определения?

Первое — то, что национальная идея жизнеспособна только при условии существования в обществе сильных побудительных сил, вызванных неосуществленными желаниями. Выдумывать Национальную идею для апатичного, равнодушного общества — все равно что строить плотину на болоте.

И второе: если Национальная идея — механизм, в качестве ресурса использующий чаяния народа и нации, то вполне разумно распорядиться им с максимальной эффективностью. Для этого нужно во всем спектре общественного сознания выделить то желание, которое в наибольшей степени является общим.

Взять хотя бы знаменитую «американскую мечту». Даже сейчас, по прошествии пары столетий с ее возникновения, она не утратила свою актуальность и по-прежнему выполняет заложенную в нее функцию: формирует американскую нацию. Исторически Штаты были основаны беженцами, ищущими лучшей жизни и ее квинтэссенции — богатства. Именно это желание, которое объединяло и объединяет до сих пор жителей США, они смогли формализовать и использовать. Их Национальную идею можно описать всего одним коротким предложениями: «В Америке разбогатеть может каждый!» Так же просто, как и принцип лотереи, так же притягательно, так же беспроигрышно.

Этот лозунг, внедренный в массовое сознание, создал условия, когда люди во всем мире воспринимают поездку в Америку как свой выигрышный лотерейный билет. Не важно, что абсолютное большинство в лучшем случае будет работать не разгибая спины год за годом. Не важно, что на каждого счастливчика, которому удалось сорвать куш и действительно разбогатеть, приходятся многие сотни и тысячи тех, кто положил все свои силы и здоровье на алтарь мечты и остался ни с чем. Государство в любом случае в выигрыше. Скажете, нечестно? Но Идея оправдывает себя, она работает — это главное.

И я все больше убеждался, что России позарез нужна столь же удобная и в то же время правильная, направляющая общественную энергию в нужное русло, концепция. Фактически это было жизненной необходимостью: Российская империя XIX века представляла собой гигантский, живо бурлящий идеями котел, на котором вот-вот сорвет крышку. В лучшем случае эта чудовищная по своей мощи, кипучая энергия простым паром уходила в небо. В худшем — находила свой выход в декабристах, народовольцах, большевиках. Общество безо всякой системы бурлило и кипело мыслями, делилось ими, отстаивало свои соображения и выдвигало новые. Либералы боролись с консерваторами, западники со славянофилами, и не было конца этому списку. Я хотел дать выход этому страстному желанию участвовать в жизни страны, направить ее в нужное русло, поддерживая все то, что было выгоднее мне, и выбрасывая в аутсайдеры то, что было ненужным.

Что же являлось главной, объединяющей идеей Российской империи? На мой взгляд, практически все общественные чаяния сводились к одной простой формулировке: «восстановление справедливости». Конечно, каждая из социальных и этнических групп понимала эту самую справедливость по-разному. Для крестьянства это давно желаемые «земля и воля» — возможность трудиться на земле без притеснений и гнета помещиков. Именно это истовое желание, так и не нашедшее реализации в царской России, взнуздали в 1917 большевики и, пользуясь его силой, взяли власть.

Дворяне, наоборот, справедливость видели в восстановлении своих прав по отношению к крепостным, отнятым у них реформой 1861 года, а также в упрочнении своих свобод и привилегий. Это, кстати, и делало возможным их союз с мощными оппозиционными этническими группами, такими, как финская, польская, литовская аристократия, которые, разделяя все требования русского дворянства, требовали вдобавок к ним еще и независимости.

Несмотря на все различие во взглядах, стремление к справедливости, безусловно, являлось главным посылом, с которым общество обращалось к государству. Именно это желание устроить свою жизнь по справедливости могло стать новым фундаментом и источником позитивных преобразований, на котором должна возродиться стремительно дряхлеющая Российская империя.

Но недостаточно просто сформулировать Национальную идею, нужно создать структуры, которые бы ее реализовывали. В России основой такой структуры должны были стать земства. Я изначально придавал им чрезвычайное значение и отстаивал всеми своими, весьма не маленькими, надо сказать, силами, временами подключая тяжелую артиллерию в лице дяди Константина. В частности, совместно с ним мы отбили все попытки урезать земства в правах или финансово, а также передать главенство в нем дворянству. Единственной уступкой с моей стороны стал временный отказ от всесословности волостного земства ввиду действительно повальной безграмотности крестьянства, которое бы составило в нем большинство.

Земство должно было заложить фундамент процветания империи, стать основой общественной жизни государства, связующим звеном между чаяниями простого люда и интересами верховной власти и социальным лифтом, дающим любому талантливому и деятельному индивиду возможность приложить свои силы и знания к управлению страной и получить за это достойную награду.

Введение земства было насущной необходимостью: исходя из моего практического опыта царствования за последние три года, было ясно, что управлять страной самостоятельно, пусть даже при помощи Кабинета министров, — чрезвычайно неэффективно. Нельзя объять необъятное. Все спускаемые «сверху» указы в лучшем случае можно было проконтролировать на губернском уровне. Все, что было ниже, оказывалось для нас закрыто непроглядной тьмой местных отчетов и рапортов, верных в лучшем случае процентов на двадцать. Поэтому именно проблема эффективного управления на уровне уездов и волостей встала во весь рост перед разработчиками земской реформы.

Как показывала существующая практика, на низовых уровнях власти царили беспредел и взяточничество, искоренить которые не удавалось ни губернаторскими силами, ни ревизорскими проверками, ни служебными чистками. Слишком уж велико было сращивание бюрократического аппарата с влиятельным местным дворянством и купечеством: чиновники уже не просили, они требовали взяток за справки и разрешения, помещики по максимуму ущемляли уже формально вольное крестьянство, откупщики драли три шкуры с черного люда, набивая свои карманы. Потому и вспыхивали регулярно по всей империи крестьянские бунты, впоследствии жестко подавляемые правительственными войсками. Могло ли земство решить эти проблемы? Конечно, заранее этого никто не знал, но ситуация была настолько угрожающей, что не попытаться было нельзя. Существующую систему проще полностью демонтировать, чем пытаться преобразовать в нечто разумное.