— А что банкир?..
— Увы, его нет. Умер лет десять назад, может, и больше. А его вдова живет здесь до сих пор. Она совсем, совсем старенькая. Почти ослепла, ходит с палочкой. Говорит, что ей стало невмоготу жить одной в таком большом доме. Потому-то она меня и пустила.
— Вы когда уезжаете?
— Через день-другой. Я на своей машине, спешить особенно некуда. И никаких забот на все лето. В прошлом году я подрабатывала на летних курсах, в нынешнем решила обойтись без этого.
— Вы разрешите до отъезда увидеться с вами еще раз?
О причинах я не задумывался, но мне почему-то захотелось увидеться с ней снова.
— Право, не знаю. Я буду занята…
— Может быть, завтра вечером? Пожалуйста, поужинайте со мной. Наверняка есть какое-нибудь заведение, куда можно поехать. Поужинаем и выпьем немного…
— Надеюсь, это будет не скучно, — сказала она.
— Я заеду за вами. В семь не слишком рано?
— Пусть будет в семь. И спасибо, что проводили меня домой.
Это был сигнал к расставанию, но я медлил.
— А как вы попадете домой? — Вопрос прозвучал глуповато. — У вас есть ключ?
Она рассмеялась.
— Ключ у меня есть, но он не понадобится. Она меня ждет и наблюдает сейчас за нами.
— Кто она?
— Миссис Форсайт, кто же еще. Хоть она и полуслепая, а в курсе всего вокруг. А уж меня караулит, как дочку. Никто не причинит мне зла, покуда она жива.
Эго меня позабавило, но и рассердило слегка и расстроило. Я забыл, я опять забыл, что тут нельзя никуда пойти, ничего нельзя предпринять без того, чтобы кто-нибудь не наблюдал за вами и не поделился свежими наблюдениями со всем населением Пайлот Ноба.
— До завтрашнего вечера, — сказал я немного чопорно: мне стало не по себе от глаз, что следят за нами, невидимые, из-за окон.
Я смотрел ей вслед, как она поднимается по ступенькам на веранду, увитую виноградом, — и прежде чем она добралась до двери, та распахнулась ей навстречу и выплеснула поток света. Кэти была права. Миссис Форсайт наблюдала за нами.
Я двинулся восвояси обратно через калитку и вниз по улице. Над утесом к востоку от Пайлот Ноба взошла луна — в давнюю пору колесных пароходов утес служил ориентиром для речных лоцманов, он и дал поселку название
[4]
. Лунный свет пробился сквозь листву мощных вязов, росших по обеим сторонам улицы, и испещрил тротуар пятнами, а в воздухе плыл легкий аромат расцветающей по дворам сирени.
Миновав перекресток у школы, я свернул на дорогу, ведущую к реке. Поселок здесь и кончался, а деревья, карабкающиеся по склону утеса, стали еще гуще и поглотили луну.
И не успел я сделать и десяти шагов в этой густой тени, как они набросились на меня. Я говорю как бы от их имени — для меня нападение было полной неожиданностью. Чье-то тело ударило меня по ногам и опрокинуло, как кеглю, и не успел я упасть, как что-то еще лягнуло меня по ребрам. Я шмякнулся наземь, откатился в сторону и тут услышал топот башмаков по дороге. Подтянув колени, я попытался встать, но различил перед собой контур человека и угадал (именно угадал, а не увидел, просто уловил быстрое движение), что сейчас получу новый удар ногой. Я уклонился, и удар пришелся вскользь по предплечью, а не в грудь, куда был, вероятно, нацелен.
Я догадывался, что нападавший не один — я же слышал топот ног на дороге. И сообразил, что, если останусь лежать, они накинутся на меня все разом, лягаясь и пинаясь. Я предпринял героическое усилие, и мне удалось подняться, хотя меня изрядно шатало. Подавшись назад в надежде обрести какую-нибудь опору, я уперся спиной во что-то твердое. Почувствовал шершавость коры и понял, что это древесный ствол.
Теперь я различил, что их трое, — затаились в тени, но оставались все же темнее тени. Неужели те самые трое, что подпирали стенку и старались поднять меня на смех, считая приезжего своей законной добычей? А когда я пошел провожать Кэти, решили устроить на меня засаду…
— Ладно, сопляки, — выговорил я, — подходите поближе и получите что вам причитается.
И они откликнулись на приглашение, все трое. Если бы у меня хватило здравого смысла не раскрывать рта, они бы, может, и воздержались от нового нападения, но насмешку они не снесли.
Разочек я все-таки попал. Мой кулак угодил прямо в лицо тому, кто был в центре. Удар был хорош, да он и сам двигался кулаку навстречу. Раздался звук, словно острый топор врубился в бревно, прихваченное морозом.
Но тут их кулаки обрушились на меня со всех сторон, и я опять потерял равновесие, а когда упал, они забыли про кулаки и принялись обрабатывать меня ногами. Я сжался, вернее, попытался сжаться в комок и защитить все, что можно. Это продолжалось довольно долго, я был совершенно ошеломлен, и не исключено, что на какое-то время потерял сознание.
Следующее, что я помню, — я сижу на земле, а дорога пуста. Я один на один с собой, и мое «я» — сплошная боль, хотя есть места, где болит чуточку сильнее. Кое-как поднявшись, я нетвердыми шагами двинулся дальше. Сперва меня швыряло то вправо, то влево, но помаленьку дело наладилось, и я наловчился прокладывать ровный курс.
В конце концов я доплелся до мотеля, ввалился к себе и сразу отправился в ванную, включив свет. Ну и видочек же был у меня! Один глаз заметно припух, и глазница уже начала темнеть. Лицо было в крови от многочисленных ссадин. Осторожно смыв кровь, я обследовал ссадины — к счастью, они оказались неглубокими. Хотя синяк под глазом продержится, без сомнения, несколько дней.
В общем-то, больше всего пострадало мое чувство собственного достоинства. Вернуться в родной городишко микрознаменитостью, выступавшей по телевидению и по радио, и в первый же вечер ухитриться быть избитым — и кем? Шайкой деревенских подонков из-за того, что я перехватил у них корзинку учительницы! Господи боже, подумал я, если эта история станет известна в Вашингтоне или Нью-Йорке, мне же будут ее поминать до конца дней моих…
Я ощупал все тело — там и тут ушибы и кровоподтеки, но ничего серьезного. Денек-другой поболит и пройдет. Однако завтра-послезавтра, сказал я себе, придется рыбачить с восхода до заката. Торчать на реке и по возможности стараться ни с кем не видеться, пока запухший глаз не откроется… Но я же знал, все равно знал, что нет ни малейшего шанса скрыть происшествие от милых жителей Пайлот Ноба. И завтрашнее свидание с Кэти — что прикажете делать с ним?
Я подобрался к двери и вышел за порог, чтобы в последний раз полюбоваться весенней ночью. Луна поднялась высоко над хмурым утесом, легкий ветерок шевелил деревья и украдкой шуршал в листве. И вдруг я услышал иной звук — отдаленный собачий вой, исступленный визг охотничьей своры.
До меня донесся всего-то обрывок звука, маленький фрагмент, подхваченный ветром и оброненный им для моего слуха, — и снова все было тихо. Я замер, вслушиваясь и вспоминая, что толковала Линда Бейли о псах-оборотнях, завладевших Унылой лощиной.