Повелительница снов - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Дедюхова cтр.№ 64

— Повод был.

— Нет, повод всегда найдется, я о другом спрашиваю.

— Есть место.

— Веди!

Не доходя до вахты, Ябс круто свернул влево, и они гуськом спустились в подвал общежития. Немцы там устроили что-то вроде спортивной комнаты со штангами, списанными матами и скамейками. К потолку помещения были подвешены отвратительные толстые трубы. Резко пахло канализацией, тускло светила лампочка без плафона. Они расположились на матах, а Ябс закрыл дверь изнутри. Варя тут чувствовала себя совсем неловко, но, выпив пива, как-то отошла. По крайней мере, здесь стояло устойчивое влажное тепло. В комнатах у них было холодно, а обогревательные приборы тоже были ферботтен. Правда, по ночам, когда все проверяющие спали, они вывешивали на стены голые спирали от электроплиток. Они были, конечно, опасны, но отлично нагревали комнату. Это называлось — "устроить Ташкент". Ябс даже сделал такой Ташкент из старой электроплитки и для Вари. А сейчас он молча чистил Варьке леща, аккуратно складывая шкурки на расстеленную бумажку.

Областной город, где они все теперь учились, лежал на великом пути переселения народов в уральские лагеря, и пятая графа личных дел поражала своим национальным многоцветьем. Кроме немцев в группе учились поляк Пшебершевский, мадьяр Януш и Ламе — рыжий прыщеватый парень с французскими, как он утверждал, корнями. Грузинов и всяких там украинцев с белорусами она не считала, они хорошо говорили по-русски. А вот два узбека, принятые шефом из чувства интернационального долга, вызывали у нее особое беспокойство.

Во-первых, они практически не говорили по-русски, а во-вторых, они тут же попали в кабальное подчинение к узбекским аспирантам шефа. Варя не раз видела, как они мыли у тех в комнате полы и выносили мусор. Впрочем, узбеки жестами намекали, что с удовольствием вымоют полы и у нее в каморке, но Варя отказалась.

Отец Ябса действительно был простым немецким автодорожником, проложившим под лагерной охраной не один километр северных трасс области. Наверно, с таким трудом на благо родины у папы Ябса было связано много неприятных моментов. Поэтому Варя к Ябсу больше не приставала на счет утреннего прокола. Раз Ябс сказал, что повод был, значит — был.

Рядом с ней пристроился щупленький юркий Шикльгрубер, преданно глядя ей в глаза. Она давно с ним хотела поговорить и после второй бутылки решила, что более подходящего момента трудно себе представить.

— Шикльгрубер, мне уже дважды про вашу фамилию намекали. Сменили бы вы ее, а?

— Да я и сам думал, Варвара Анатольевна, но ведь у нас в семье все Шикльгруберы, и все достойные, порядочные люди. Никто ничего такого вовсе не делал. А вот я вдруг ее сменю, и вдруг меня наши Шикльгруберы не поймут? Да и кем я стану? Петровым? А так, меня все немцы уважают.

— Что у вас, немцев, за пристрастие такое к таким вот, с позволения сказать, фамилиям? Позор ведь с вами, немцами, один. На факультете авиадвигателей — Борман с Гессом учатся, Геринг на электротехнический факультет пошел… Их кураторы на каждом партсобрании за этих эсэсовцев краснеют!

— Да я не немец, я — еврей.

— Ну, Шикльгрубер… Ну, это уже чересчур! Конечно, если вам это так нравится… Нет, тем более не понимаю…

В работе, в неизменных насущных дневных заботах наступала еще одна весна. Варя постарела еще на год по людскому подсчету. Возле нее время от времени появлялись какие-то молодые люди, которые не нравились ни ей, ни ее привычной свите. Ей так хотелось вот так же, как эти веселые студентки, возвращаться автобусом из города, кокетничая и перекликаясь со знакомыми парнишками. Поэтому иногда она приближала к себе заведомо непроходные для нее варианты, те, что изредка подворачивались ей под руку. Хуже было то, что ее незадачливые поклонники, обуреваемые наилучшими чувствами, пытались чему-то учить, как-то дотянуть до общепринятых стандартов совершенно несуразную, нестандартную девушку. И Варька вместо непринужденной пикировки была вынуждена в чем-то оправдываться перед ними, а в завершении этих отношений и откровенно огрызаться. А что бы они, бедные, делали, размышляла Варвара о своих знакомых, живя в других временах, со своми стандартами в голове? Они бы, сердешные, не смогли с ними до ветру сходить без тяжких последствий для себя! Оптимизма эти истории ей не прибавляли. Ей стало казаться, что она никогда не встретит человека по себе. Постепенно она уверилась в этой мысли, свыклась с ней.

На кафедре работала лаборанткой одинокая женщина сорока с лишним лет. Они с Варькой часто пили чай вместе, вместе ходили мыть посуду после этого. И однажды, на обычные девичье нытье Варьки на тему: "Жениха все нет…", эта женщина спокойно и цинично сказала ей: "Ну, не выйдешь ты замуж. Не ты первая и, боюсь, не последняя. Заведешь собачку, это все равно, что ребенок, и будешь жить с ней. У меня вот две собачки — так милое дело! Никакой мужик тебя не полюбит так, как собачка!" Варя на миг взглянула на сложившийся у них тандем со стороны и ужаснулась. Две смиренно и достойно стареющие женщины, и второй только собачки не хватает. Она перестала пить чай в лаборатории и осталась совсем одна.

Эх, как понятна была бы жизнь, если бы она осталась на хуторе! Каждое утро ее будили бы простые, но очень важные дела, и весь день бы лежал перед ней, как взрезанный арбуз. Никто и не позволил бы ей там слоняться без дела по жизни в полном одиночестве, ее бы там давно в драчку оприходовали, как уверяла ее когда-то бабушка. А здесь она чувствовала себя никому ненужной и до крайности неуместной. Ошалев от механики грунтов, вечерами Варя садилась за вязание и, с притухнувшей за долгие годы болью, вспоминала такие же вечерние посиделки с бабушкой. Рукоделие служило ей не только отдыхом, но приносило и ощутимую пользу. Даже Ябс только и смог присвистнуть, когда она появилась на еженедельной политинформации в сарафане с вывязанными узорами, отдаленно напоминавшими те, какими когда-то украшали свои изделия женщины их хутора.

И каждую ночь Варя звала кого-то из темноты, плакала и стенала о своем одиночестве. Два призрака, неразлучно сидевшие возле нее на корточках, только сочувственно покачивали головами. Она уже не летала. Тяжкая грусть не давала ей взлететь. А может жизнь смеется над ней? Или готовит к чему-то? Почему до всего, что естественно и просто дается другим, так трудно дотягивается ее рука, чтобы прикоснувшись, ощутив, тут же выпустить сотканную ею трепетную материю желания.

Желание… Мало желать, надо творить атмосферу чуда, взбивать ее в пену своей страстью и нетерпением, ведь только из пены рождается любовь. Как же она завидовала великим юродивым любви из прочитанных ею давным-давно книжек! Но любовь никак не укладывалась рядом с той тяжелой ношей, которую Варька взвалила на себя когда-то в детстве теплой южной ночью.

Хотела Варька того, или нет, но слова призрака все же запали в ее душу. О, теперь-то она знала, искать в скитаниях по чужим снам! Ей нужен был мир у ног! Чужой мир у ее ног. Может, за века люди забыли, как это делается? Ну, как же этому научить? Да и чего, казалось бы проще: вот — мир, а вот ее, Варькины ноги…