Повелительница снов - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Дедюхова cтр.№ 56

* * *

— Варя, позвони Андрею, я же видела, что ты ему очень нравишься, и он тебе не безразличен! Все-таки он — сын наших давних друзей, семья очень приличная, мы друг друга знаем.

— Мам, его все время дома нет для меня, я уже не могу слышать голос его матери, которая мне с радостью это сообщает. Может быть, она и ваша знакомая, но на меня это явно не распространяется.

— Значит, ты опять что-то не так сказала…

— Мамуля, почему вы все такое значение придаете прилюдному трепу?

— Я думаю, что девушке на выданье надо держать язык за зубами.

— Поэтому у нас столько разводов.

— Почему ты отказала Королеву?

— Но он же подонок, мама! Подонок и комсорг нашего факультета. И я видела, как он продает друзей.

— Наша жизнь создана для подонков, они всегда хорошо устраиваются в жизни.

— Мам, я понимаю, что замужество, если оно не по глупости или по любви, — это своеобразная продажа живого товара, но я правда не вижу достойного себе владельца.

— Я просто не знаю, как ты будешь жить?

— Проживу как-нибудь.

— Но так же нельзя! Почему все люди вокруг тебя — плохие?

— Да почему плохие-то? Они даже не то, что недостойные, а какие-то беспородные!

— Ты не знаешь, что бы с тобой было в наши с отцом времена!

— А ничего бы не было! Я бы в колхозе пахала, там разницы нет, о чем у коровы из-под хвоста кукарекать.

— Тебе надо еще раз попытаться вступить в партию!

— Это еще зачем?

— Если ты будешь беспартийной, то тебя никогда не выберут заведующим кафедрой.

— Мама, мама… Позвони Андрею, выйди за Королева, вступи в партию… Знаешь, я ведь уже старовата для помоста. А ты все норовишь продать меня по дороже для моей же пользы.

Варя пожалела, что сказала это, потому что у мамы болезненно искривилось лицо, а в глазах опять появилось выражение бесконечной муки. Чем она-то могла утешить ее? Ну, не та она девочка, о которой ее мама видит сны! Не бывает такого второй раз! Господи, почему же Ты не лишил ее этих осколков старой памяти, жалящих Душу? Каждую ночь на полную Луну Варина мама звала свою девочку, но она уже была там, куда наш зов не доходит…

Вот кто знал, как продавать себя, так это ее мама! Сама-то она в партию не вступала и за подонка замуж не пошла. Но ей довелось продаваться в буквальном смысле этого слова как-то очень давно, когда она была совсем другой женщиной. Варька помнила этот часто повторяющийся мамин сон, пахнувший морем и заржавевшей рыбой, в котором было все совершенно не так, как позже написали в учебниках истории. И каждый раз после этого сна Варька долго размышляла: достаточно ли она свободна, чтобы вот так же суметь продать себя?

* * *

Ее в последний раз выставили на рынке живого товара перед отплытием галеры перекупщиков за море. Это был конечный пункт, где еще говорили на ее языке, и где она еще могла за себя торговаться. За века существования таких рынков до тонкостей была отработана методика продажи, когда сама жертва набивала себе цену с помощью специального глашатая и стремилась быть немедленно проданной за как можно большую цену.

Несчастную родину их покорили соседи, говорившие с ними на одном языке, благодаря предательству части их граждан. Ей было двадцать восемь лет. По рыночным понятиям она уже была старухой. На предыдущей остановке она, увидев богатого не очень молодого мужчину, сама вытолкнула на помост свою двенадцатилетнюю красавицу-дочь, сама сказала скабрезность глашатаю, которую тот тут же стал выкрикивать на всю площадь. Ее бедная девочка под неумолимым материнским взглядом держалась из последних сил. Вместе с ней загоревшийся мужчина купил и двух ее бывших рабынь, оставшихся в живых после захвата и разграбления их небольшого государства. Ее побили плетьми, за то, что она долго кричала тому человеку, чтобы он не обижал ее девочку. У нее был еще сын, но их разлучили сразу же, при сортировке рабов. Он был уже достаточно взрослым для мужского сарая.

В основном на эти военные рынки приходили рабы-управители, которым хозяева полностью доверяли. Ее они отличали сразу же, рабским чутьем они видели в ней госпожу, которой никогда не смогли бы приказать. Поэтому они издевались над ней больше всех. При них она молчала, это были не ее покупатели, не те, кому бы она могла себя отдать.

После этой последней остановки она могла попасть в руки оптовых торговцев для самых гиблых мест. Она хотела бы остаться здесь, где говорили еще на ее языке, хотя испытывала к этим свободным людям жгучую ненависть. Но день, когда ее выставили на продажу, был крайне для нее неудачный. Вечером в тот город морем доставили партию южных славянок, которые были готовы на все, чтобы только не попасть дальше, на восточные рынки. Глашатай рынка подходил к каждой и спрашивал, как объявить о ее достоинствах. Славянки ничего не понимали, но они задирали свои грязные драные подолы одеяний выше головы, чтобы желающие могли увидеть все, чем наградила их природа.

А ей уже было, к сожалению, далеко не пятнадцать лет, на помост ее не поднимали, она стояла в общей женской толпе. Вот тогда-то она увидела эту свиту, сопровождавшую крупного надменного мужчину, праздно шатавшегося среди голых женских тел. Она видела, как стоявшие до этого неподвижно македонянки выскочили вперед, предлагая себя. Всех их ждала впереди еще одна голодная ночь с пьяными корабельщиками, которым владелец сарая живого товара сдавал их по сходной цене. Она властно ухватила рыночного глашатая за плечи и, развернув к себе, глядя ему в глаза, прошипела свой клич. Окинув ее наметанным взглядом, он ощутил тот запах наживы, который может дать только настоящая женщина. Отогнав всех взволнованных рабынь, он выставил ее на помост, ничего не объявляя. С улыбкой она глядела на замедлившего шаг мужчину. Сопровождавшая его свита тоже разглядывала ее, прошедшую ночь захвата города, все потерявшую, даже детей. При ней убили мужа, а потом было недельное голодное плавание, кочевья по рыночным сараям и почти ежедневная смена мужчин. Уже много дней у нее не было ни теплой воды, ни розового масла. Но почему-то все в молчании смотрели только на нее, а не на голые животы так и державших подолы славянок.

Глашатай насладился молчанием и громко заорал на весь притихший рынок: "Эта женщина не умеет ничего, но она умеет все! Она не имеет ничего, но даст тебе все!". Его последние слова потонули в реве ставок. Выбранный ею в повелители мужчина купил ее за баснословную цену и никогда не жалел об этом. Она действительно дала ему все, о чем только мог мечтать смертный. Она умерла через три года, и ее тоскующая душа стала, наконец, свободной.

Накануне пролетарского праздника мира и труда 1 Мая, бывшего ведьминого дня по старому стилю, Игорь Сударушкин заснул как обычно, ближе к двум часам ночи, придя от друзей не очень трезвым после партии в покер. Только его голова коснулась подушки, в лицо ему ударил холодный ночной ветер. Они мчались на конях с пиками наперевес. Эти мерзавцы Розенцвейги опять совершили набег в его владения, их надо было немедленно покарать. Копыта стучали: "Только догнать, только догнать!".