Другой город - читать онлайн книгу. Автор: Михал Айваз cтр.№ 10

Площадь снова опустела и погрузилась в тишину. Я вышел из-под аркады и начал бродить по напитавшемуся кровью снегу. Невдалеке я заметил какое-то шевеление: по пустой площади в шоке блуждал огромный скат, его плоское тело волнообразно перемещалось по снегу, взвихривая белые фонтанчики.

По кровавым следам я пошел за участниками празднества. Ловцы рыб отыскались на Марианской площади, они уже сняли с себя маски и красные шнуры, их недавнее возбуждение улеглось. Они спокойно и дисциплинированно стояли в долгой извилистой очереди и держали в руках авоськи с мертвыми рыбами. Чего они ждали, видно не было; и все же я встал в хвост медленно продвигающейся очереди. Она оказалась очередью на лыжный буксир. К стене Клементинума были прислонены десятки пар лыж; каждый получал свою пару, надевал ее, хватался за бугель, выезжавший из узенькой Семинарской улицы, и исчезал в темном устье улочки. И я, когда пришел мой черед, тоже прикрепил лыжи ремешками и ухватился за бугель. Веревка натянулась и дернулась, лыжи заскользили по накатанной лыжне.

В конце короткой и кривой Семинарской улочки якорь свернул в Клементинум, я неспешно прокатился по обоим внутренним дворикам (лыжня проходила так близко от памятника студенту, обороняющему Прагу от шведов, что я поцарапал боковину лыжи о каменный постамент) и через открытую дверь выехал на Кржижовницкую площадь, где меня ослепил свет фар запоздалого такси; раздался визг тормозов. Потом бугель проволок меня под сводами мостовой башни, и я оказался на Карловом мосту; по ровной лыжне, проложенной моими предшественниками, я медленно ехал мимо заснеженных скульптур. На петршинском холме между темными деревьями белел снег, было тихо; правда, когда я проезжал мимо легких, наскоро смонтированных мачт лыжного буксира, над головой слышалось звяканье, негромко скрипели качающиеся пустые якоря, которые выныривали из тьмы, возвращаясь обратно. Буксир протащил меня по Мостецкой улице, я пересек пустую Малостранскую площадь с припаркованными на ней темными автомобилями, поднялся по улице Неруды, минуя закрытые ворота дворцов, повернул в подворотню, я тихо скользил по лабиринту тесных проходных двориков, огибая мусорные баки и груды фанерных ящиков, якорь тянул меня вверх по холодным и пахнущим сыростью лестницам домов, освещенных одинокой лампочкой. Темными путями я попал в прихожую, крикнул предостерегающе, завидев впереди неясный силуэт, но это оказалось мое собственное отражение в большом зеркале над галошницей, я проезжал через спальни, где на кроватях спали люди. Юноша и девушка занимались любовью на широкой белой постели, девушка услышала шорох, повернулась и молча смотрела мне в глаза до тех пор, пока я не скрылся за шкафом. Я ехал по заповедному межквартирью, я узнал, что квартиры соединены между собой тайными тропками и перевалами, которые находятся за мебелью, мне открылось сложное переплетение дорог, туннелей, торговых путей, вьющихся в недрах дома, которые нам не удалось захватить и включить в наш мир, а посему мы предпочли отрицать их существование, – тупое высокомерие, с каким мы относимся к этим тихим местам, еще злобно аукнется нам, когда сияющие животные выгонят нас из квартир и мы будем вынуждены скитаться как раз по этим таинственным дорогам. Я узнал, что квартиры гораздо больше, чем нам кажется, что обжитое и знакомое пространство составляет только малую их часть, что в квартирах есть и сырые каменные залы, стены которых расписаны унылыми фресками, и райские дворы с буйной растительностью, и внутренние дворики, в центре которых взмывают вверх холодные струи фонтанов. Заповедные места соединяются с обжитой частью квартиры невидимыми проходами, расположенными в углах и за шкафами, но редко кто из нас заглядывает туда – хотя мы и чувствуем, что изменяющие и обновляющие нашу жизнь решения созрели именно под воздействием дыхания этих потайных краев.

Через открытые ворота дома я выехал из лабиринта дворов и коридоров и оказался в нижнем конце площади на Погоржельце. Тут я снова увидел участников празднества. Они уже сняли лыжи и группками стояли с бумажными стаканчиками, из которых поднимался пар. Канат лыжного буксира скрывался в часовне, стоявшей на верхнем конце площади; рядом с часовней пузырились от ветра белые полотняные стены большого шатра. Бугель втянул меня в часовню. Темная внутри, она напоминала скорее товарный вагон, чем сакральное сооружение; в конце ее виднелись очертания алтаря, перед ним негромко и ритмично поскрипывало поворотное колесо буксира. Алтарь слабо поблескивал; подъехав ближе, я обнаружил, что он весь усыпан рыбьими телами, рыб было столько, что они падали на землю, время от времени какая-нибудь из них начинала трепетать, но тут же вновь замирала. Добравшись до поворота, я отцепился от бугеля и выехал из часовни.

И сразу же кто-то хлопнул меня сзади по плечу. Обернувшись, я увидел усатого мужчину в длин– ном сером пальто, я узнал его: это был один из тех двоих, что вынесли тогда на носилках из мало-странского кафе моего собеседника и погрузили его в мраморный трамвай. Он тут, видимо, всем распоряжался – на его рукаве была повязка с изображением оскалившейся пираньи.

– Что же это вы без рыбы приехали? – хмуро спросил он.

Почему все хотят, чтобы я непременно таскал с собой каких-нибудь животных?

– К сожалению, в одной из прихожих на меня набросился пес, вырвал рыбу из рук и убежал, – ответил я.

– Придется вам пройти со мной, – ледяным тоном ответил мужчина. Он крепко взял меня за локоть и потащил, лавируя среди группок людей, к белому шатру; я неуклюже шел рядом с ним вверх по склону на непослушных лыжах.

Лампа, светящая в центре шатра, проецировала на матерчатую стену две тени. Одна из них спокойно сидела за столом и что-то писала, а вторая, с приметной острой бородкой, стоя перед этим столом, то и дело кланялась, вертелась и кивала. Через тонкое полотно была слышна их беседа. Вертящийся и кланяющийся говорил:

– Извините меня, ваше преосвященство, мое поведение было ужасным, безответственным, непростительным, я прекословил вам, твердил всякие нелепости, говорил, будто спас вам жизнь; конечно, я знаю, скольким я вам обязан, – ведь когда я с вами познакомился, я был простым морским гадом и о жизни на суше не знал ровным счетом ничего, я в основном думал жабрами, а не головой, якшался с утопленниками и прочим сбродом и сам был ничуть не лучше; где бы я был теперь, если бы не вы, это вы вытянули меня из нравственного болота и выпростали из водорослей…

– Ладно, ладно, поговорим об этом потом, – ворчливо отмахивалась от него сидящая тень.

Злой распорядитель, держа меня одной рукой, Другой расстегнул пуговицы на кромке разрезанного полотна (это были пуговицы, обшитые белыми нитками, как на наволочках и пододеяльниках) и втащил меня в шатер. Я увидел, что тот, кто дергался возле стола, – это ночной лектор с философского факультета, а сидящий – проповедник из подземного храма, который говорил о возвращении чудищ и бранил лектора из телевизора, светящегося на снегу в темной Капровой улице.

– Ну, что там еще? – недовольно спросил сидящий, когда мы вошли. – Снова кто-то использовал запрещенные глагольные времена? Увольте меня от этих глупостей, вы же знаете, что все оставшиеся времена скоро разрешат, по крайней мере за время белых чудовищ и время джунглей я совершенно спокоен. Ведь этот запрет – полная чушь; всем давно понятно, что любые глагольные окончания совершенно безвредны и не имеют ничего общего со злой музыкой, которая портит блестящие машины.