Дети Бога - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Д. Расселл cтр.№ 32

Супаари молча последовал за матерью в тень галереи, протянувшейся вдоль стены дома, обращенной к реке, от которой веяло свежестью. Он попросил мать сесть, но она не слушала, мотаясь от одного конца аркады к другой, — вуаль перекошена, юбки собирают груз пыли, листьев и осыпавшихся цветов ладит. Пакварин устроилась вместе с ребенком в углу и, вынув из сумки остатки перемолотого мяса, принялась методично макать изящный палец в пасту и подносить его к губам девочки. Опустившись возле прохладной каменной стены на подушки, Супаари следил за матерью, поседевшей и съежившейся, продолжавшей метаться и кричать.

Наконец пришел отец, возникнув из-за насосной станции вместе с рунским мастеровым, которого он с ворчанием отпустил.

— Никто не пишет про нас, жена. А у префекта есть дела поважней, чем донимать хозяев гостиниц.

Едва взглянув на Супаари и совершенно игнорируя младенца, Энраи вздохнул.

— Заткнись и убирайся в дом, где тебе место, бесстыдная старая сука. И пришли сюда ту девицу с каким-нибудь мясом. Умираю от голода, — и плюхнувшись на подушку невдалеке от Супаари, он уставился на реку, блестевшую в бронзовом свете трех солнц, точно золотая фольга. Теперь, когда старуха ушла в дом, стало тихо.

— Твои братья отправились на забой скота, — сказал Энраи спустя какое-то время. — Эти новые руна ни на что не годны.

Не знаю, с чего префект решил, что мы сможем сразу выдрессировать весь новый персонал. ВаИнброкари правят, но они не лучше твоей матери, которой всюду чудятся заговоры и бесхвостые монстры с крошечными глазами.

Повернувшись к кухне, он опять рявкнул, чтобы принесли мясо, затем пробормотал:

— А когда-то была прелестным созданием. Это вы, неслухи, ее сгубили.

Дожидаясь, пока его накормят, хозяин гостиницы убивал время так же, как и его жена, с равным пылом изливая раздражение на живых и мертвых, близких и далеких, знакомых и чужаков. Когда пришли старшие братья Супаари, то и они стали рассказывать о бесчисленных проявлениях вражды и соперничества, столь же интенсивных, сколь и мелочных. В разгаре всего этого из дома вышла подросток-рунао и направилась к ним, держа тарелку с мясом на вытянутых руках и двигаясь боком, чтобы оставаться с наветренной стороны.

Смотрел на нее лишь Супаари. Жительница Кашани, определил он, но не смог вспомнить, из какой она семьи. Поднявшись, он взял у девушки тарелку, пробормотав приветствие на руандже. Она уже собиралась ответить, но тут Энраи презрительно произнес:

— Если это все, чему ты научился в большом городе, Супаари, то здесь можешь про это забыть. В Кирабаи не нянчатся с руна.

Девушка присела в неловком реверансе — движении, все еще новом для нее, — и поспешила обратно на кухню.

Оцепенев, Супаари некоторое время стоял молча, слушая смех братьев, затем опустил тарелку на низкий стол. Он вернулся к своему месту на подушках, и прошло довольно много времени, прежде чем старший из его братьев заметил, что Супаари не ест.

— Поешь, — сказал Лаалрадж, махнув рукой на еду. — Здесь ни за что не нужно доплачивать. Не стесняйся.

— Когда ты уезжаешь? — спросил второй брат, Виджар, не переставая жевать.

— Завтра, на втором рассвете, — сказал Супаари и пошел приглядеть, чтобы Пакварин запаслась на кухне всем необходимым.

Время между первым и вторым закатом он провел со своими братьями и несколькими соседями, за которыми послали гонцов. Похоже, здесь никого не интересовал ни Гайджур, ни Инброкар, и никто не спросил, почему Супаари в Кибараи и почему он путешествует с младенцем. Их разговор был приправлен зычными требованиями еды у напуганных, плохо обученных руна, а состоял главным образом из обстоятельного обсуждения того, как несколько тщательно спланированных убийств способны изменить генеалогическую и политическую ситуацию по всей дренажной системе Пона. Тут присутствовало единодушие покорной апатии людей, сознающих, что они пойманы в капкан своим происхождением и историей.

— Тройственный союз с самого начала был ошибкой, — брюзжал сосед, погрузив голову в плечи. — Мы нуждаемся в сражениях, как руна нуждаются в сытном фураже. Пережидая год за годом, все мы деградировали. Праздность и упадок…

«Уходите, — хотелось крикнуть Супаари. — Выбирайтесь из болота! Возьмите другой след».

Но они не могли покинуть Кирабаи, как руна не могли петь. Возможно, были слишком искалечены традициями, чтобы неё пытаться уйти. Наследство — вот все, что имеет значение, даже если предки завещали лишь перечень тех, кого нужно ненавидеть и кого винить за каждый удар судьбы на протяжении двенадцати поколений. «Себя мы не виним никогда, думал Супаари, слушая их. — Среди нас нет глупых, бездарных или неумелых. Мы могучие и непобедимые, лучше всех… за исключением тех, кто над нами».

Когда угас свет второго заката, началось пение; голоса поднимались в древней гармонии, пока соседи расходились по домам, а его братья готовились ко сну. С этими песнями были связаны самые ранние воспоминания Супаари: в груди стеснение, горло сдавлено молчанием. Высшая красота, которую он познал, став основателем новой линии, заключалась в присоединении к инброкарским закатным хорам; Супаари радовался этому даже сильней, чем известию о беременности Джхолаи.

Сейчас он имел законное право исполнить партию Старейшего, но в этот вечер Супаари был столь же молчалив, как рунские слуги, съежившиеся на кухне. «Я буду петь снова, — пообещал он себе. — Не здесь, среди этих злобных дураков. Но где-нибудь я буду петь снова».

Следующим утром он поднялся на борт баржи, словно человек, тайно покидающий город при слухах об эпидемии: довольный, что удалось сбежать, но исполненный презрительной жалости к тем, кто остался. Страдая от окружавшей ее враждебности, Пакварин упросила Супаари ее отпустить, поэтому он подписал женщине дорожный пропуск и оставил достаточно денег, чтобы она могла дождаться в Кирабаи очередной баржи, плывущей на север. На свои последние три сотни бахли он выкупил у Энраи кашанскую рунао, пообещав девушке, что вернет ее домой, если она будет заботиться о младенце, пока Супаари не найдет постоянную няню.

— Эту зовут Кинса, господин, — напомнила она ему после нескольких часов молчания, обеими руками коснувшись своего лба. — Если вам угодно, господин, может ли эта бесполезная узнать имя малютки?

«Почему я настолько другой? — думал Супаари, опустив на поручень кисти без когтей и взирая на реку. Весь мир думает так, а я иначе. Кто я такой, чтобы считать это неверным?»

При словах девушки он обернулся:

— Кинса — ну конечно! Дочь Хартат.

Ее запах изменился с их последней встречи.

— Сипадж, Кинса, — сказал он, — ты выросла.

При звуках родного языка лицо девушки прояснилось, к ней вернулась природная веселость. В конце концов, Супаари ВаГайджур был ей знаком с рождения и много лет торговал с ее деревней; она ему доверяла. «Счастливое дитя, — подумал он, на секунду ощутив зависть. — Твои односельчане будут рады касаться тебя снова».