Сад камней - читать онлайн книгу. Автор: Яна Дубинянская cтр.№ 51

Все, что придумано, существует. Моя гениальная главная мысль, повторенная неоднократно и прямым текстом, как того требуют сценарные законы, ведь в кино все должно быть просто и понятно, показано и разъяснено, пускай даже слишком в лоб, иначе нельзя. Ими вообще многое можно пояснить и оправдать, прямыми и несгибаемыми, как рельс, правилами кинодраматургии: кино не жизнь, здесь положено вот так, структурно, в трех актах, нагнетая напряжение по зигзагу, и плевать, что на самом деле все было совершенно по-другому, если было вообще — для кинематографа не существует никакого «на самом деле». Разумеется, все придумано. И уже закончено.

Опустила яйцо на ложке в кипящую воду, глянула на часы, засекая правильные три с половиной минуты, — и тут услышала. И мгновенно, оставив ложку торчать в ковшике, запахивая на ходу разлетающийся гардус, бросилась туда, на этот звук, всесильный, не оставляющий вариантов.

Влетела, перехватывая морозное дыхание, хлопнула дверью и, не останавливаясь, всплеснула ладонями:

— Ну ничего себе!..

Она стояла! До предела накренив колыбель, будто лодку в шторм, вцепившись в борт обеими пухлыми ручками с рельефно выступившими зернышками-косточками, гордо задрав подбородок и крича во всю глотку о собственной силе и смелости, грозящих вот-вот переплеснуть, перекинуться через край.

Метнулась к ней, подхватила на руки. Тяжелая. Похоже, мы выросли уже из этой колыбели, надо придумать что-нибудь еще. Ну все, все, тихо. Не плачь.

А яйцо, конечно, опять сварится там вкрутую.

* * *

— Давай направо, срежем круг.

— Ты уверен? По-моему, так получится еще дальше.

— Не дальше. И там очень красиво. Озеро.

— Ну давай.

— Так ты рассказывала?..

— Да. Редакторский отдел одобрил, отдали читать продюсерам, и все подвисло. Обещали еще на позапрошлой неделе определиться, но до сих пор ни слуху ни духу. Я уже и не звоню.

— Почему?

— Чтоб не достать там всех окончательно.

— Разве это может как-то повлиять на их решение?

— Вообще-то ты прав. Не может, конечно. Наверное, просто боюсь нарваться… ты же знаешь, я и так все время нарываюсь.

— Если хочешь, я позвоню и спрошу.

— Яр! Смешной ты. И как ты им, интересно, представишься?

— Твоим агентом, разумеется.

— Моим кем? Ладно, ну их, забыли. Мне тут одну халтуру предлагают, документалку про автозавод, и, знаешь, я вчера сидела думала, там можно закрутить прикольные штуки…

— Автозавод? Заманчиво звучит.

— Издеваешься, да? А я серьезно, между прочим. Если построить на ритме, на геометрическом изобразительном ряде: все эти конвейеры, механизмы, детали, гайки граненые…

— Я ничего не понимаю в автозаводах.

— Да и я ни черта. Но можно же придумать!.. Главное — чтобы заказчик повелся, они обычно такие непробиваемые идиоты… вот это озеро, да?

— Это маленькое болотце. Озеро дальше, вон там, за соснами.

— Так далеко? А сам говорил… Ну ладно, пошли.

— Если ты устала, на обратном пути зайдем посидеть в одно место, я тут знаю хороший ресторанчик при дороге.

— Кто, я устала? Ладно, давай зайдем, не вопрос. Вот ты мне скажи: у вас в Польше, все-таки благополучная страна, реально там найти деньги на полный метр — самому, мимо государства и крупных продакшнов?

— Я попробую.

— Перестань, я не в том смысле. Меня ситуация интересует, вообще.

— А меня интересуешь ты, Маринка. И ты сама, и твое кино. Я ничего не обещаю, но постараюсь, сразу же, как только вернусь.

— Скоро уезжаешь?

— У нас через месяц гастроли в Америке, нужно возвращаться в труппу, репетировать. А то я бы остался еще… Смотри, вот оно. Правда же, красиво?

— Очень.

— Марина. Поехали со мной.

* * *

Ближе к полудню, в час традиционно слабеющего мороза, я, как обычно, повезла ее гулять. По нашему большому кругу, укатанному полозьями, словно хорошая лыжня на спортивной базе: снега не было уже недели две, я даже соскучилась — люблю, когда снежинки беспорядочно, как бабочки, кружатся в воздухе, да и потеплело бы, наверное.

Санки катились почти сами собой, можно было придерживать веревочку одним пальцем. Малышка, укутанная в теплый комбинезончик на вырост, уверенно сидела на подстилке из сложенного одеяла, высунувшись до пояса из корзины для полестья, в которой я еще пару месяцев назад собственноручно прорезала ножом отверстие, а потом намертво привязала конструкцию к деревянным санкам, тоже обнаруженным в хозяйственной груде между постройками. Вышла приличная коляска, зимний вариант. А зима здесь, судя по всему, никогда не кончится. И до сих пор меня это устраивало вполне.

Кружевной прозрачный лес. Крахмальный скрип под ногами, голос по-настоящему сильного зимнего снега, преувеличенный, будто простейший звукооператорский спецэффект. Идеальная локация для той сцены, где у меня сначала тишина и зимнее кружево, а потом все орут, бегут, грохочут, стреляют, и герой падает навзничь, а героиня снимает… брр. Не знаю, кем надо быть, как извернуться на съемках и монтаже, чтобы не испортить этот эпизод, не превратить его в кричащую и недостоверную сериальную мелодраму. Так писать нельзя. Вернее, так можно писать, потому что на самом-то деле всегда можно все — но только для себя самой.

А я здесь, я гуляю с коляской по кругу, по нескончаемому зимнему кругу, из которого давно уже не пытаюсь вырваться, и не потому, что сдалась, отступила перед невозможным: просто у меня, видите ли, были дела. Или я правда маскирую, замазываю, словно стекло известкой, собственную слабость, бессилие, полную сдачу. Но теперь, когда сценарий окончен, когда заканчивается газ в баллоне, яйца в подполе, памперсы из посылки — всё, кроме зимы, когда сжимается простор для маневра, сворачивается в диафрагму всякий смысл, — теперь уж точно надо что-то делать. Или, как вариант, ждать, пока что-нибудь случится само.

А если ничего не случится?

Она сначала сидела прямо, смотрела внимательно, непроницаемо, бездонно. Потом прикрыла выпуклые веки, сползла чуть набок и вглубь корзины, заснула. Моя маленькая, моя девочка, солнышко, малышка, черноглазик, а больше ее никак до сих пор не зовут, да и незачем, младенцев все равно почти никогда не называют по именам. И потом, так ведь все-таки не бывает, дети не берутся ниоткуда. Где-то же есть у нее и родители, и метрика, и какое-то имя. Я с самого начала не собиралась ее присваивать и не намерена до сих пор.

Да я вообще не понимаю, как можно считать собственным произведением и в принципе собственностью даже и своих детей, ведь каждый человек с рождения — отдельный, самодостаточный и одинокий. Меня всегда возмущал расхожий штамп сопоставления сценариев и фильмов с детьми, какая дичайшая пошлость, заткнитесь, прекратите!.. А потом эти недалекие людишки, пришибленные, отползшие в сторонку, обсуждали подробности моей биографии и приходили к выводу, что это у меня личное, мой комплекс, моя пожизненная боль.