Тень Крысолова - читать онлайн книгу. Автор: Анджей Заневский cтр.№ 10

Ах, если бы я был не крысой, а одним из них!

Я прижимаюсь брюхом к ивовым прутьям и начинаю тереться, касаться, ритмично двигаться, пока наконец мое семя не брызжет на сухие ивовые веточки.

Бело-розовое тело будто плывет по волнам, приподнимается и опадает, вскрикивает и стонет.

Я сижу в корзине и возбуждаюсь, я жажду её, мне нужна самка – все равно, крыса она или человек. Рядом с белеющими на ковре раздвинутыми коленями валяется измятое платье-ловушка.

Я сижу в корзине, почти теряя сознание от желания, и жду, когда же наконец они перестанут заползать на неё и дергаться в этом волнообразном, быстром ритме. Я жду, когда же они выйдут и закроют за собой дверь.

Она встает, массирует пальцами живот и ноги, ополаскивается под краном и набрасывает на себя белый, облегающий тело халат. Поднимает с пола серебристое платье, несет его к шумящей машине, полной пенящейся воды, открывает стеклянное окошко и бросает его внутрь.

Крысолов беспрестанно идет по моим следам. Я слышу зловещий звук его дудочки в каналах, в подвалах, на помойках, в кладовках, на складах. Крысы пропадают целыми семьями. Норы, к которым я некогда приближался с опаской, остерегаясь острых зубов охраняющих свое потомство самок, опустели. Исчезли грозные самцы, ревниво стерегущие свои гнезда, исчезли молодые, неопытные крысята, которых можно было прогнать, напугать, укусить. Я бежал по опустевшим лабиринтам коридоров в поисках свежих знаков присутствия хоть какой-нибудь крысы.

Ничего. Ни писков, ни следов, ни шуршания. Только на старых тропах ещё чувствуется слабеющий запах мочи и кала.

Я и он. Мне казалось, что во всем портовом городе остались только мы двое. Крысоубийца и последняя крыса, которая не пошла за ним.

В ту ночь я выбрался на улицу и по сточной канаве побежал в сторону рыночной площади, где между прилавками всегда оставалось много вкусных отбросов. Я как раз закончил жевать ароматную ветчинную шкурку, когда услышал знакомые звуки.

Он шел вдоль горящих тусклым светом фонарей и дул в свою дудочку, время от времени оборачиваясь, чтобы проверить, бегут ли за ним очередные обманутые крысы. Но местных крыс здесь больше не было – за ним шли только те, которых он сам приручил, воспитал и приучил вести на смерть других крыс.

Я видел, как он идет, оглядываясь назад и осматривая решетки сточных колодцев и подвальные окошки.

Вдруг он остановился. Перестал играть. Сплюнул, вытер рот ладонью, нагнулся и протянул руки. Дрессированные крысы быстро прыгали ему на руки, а он складывал их в большую кожаную сумку. Он больше не играл, только что-то тихо бормотал себе под нос. Он спрятал дудочку, поднял сумку и большими шагами двинулся вперед.

Мне надо было бежать подальше отсюда, но я пошел за ним. Мне нужно было бояться, но я не чувствовал страха. Мне следовало спрятаться в сточной канаве, а я бежал по мостовой, поблескивавшей в тусклом свете уличных фонарей.

Он остановился перед белым фасадом дома, на котором четко вырисовывалась деревянная дверь. Он уже собирался войти, когда вдруг обернулся и, видимо, заметил сзади меня, прижавшегося к серым камням булыжной мостовой. Он вздрогнул, как будто его ударил порыв ветра, и сунул руку в карман. Я отскочил на тротуар и спрятался за толстым стволом дерева.

Он не погнался за мной… Повернул ручку и вошел в дом.

Осторожно, все ещё опасаясь, что он неожиданно выскочит из-за двери, я приблизился к дому в поисках какой-нибудь щели, которая позволила бы мне пробраться внутрь.

Все старые крысиные норы и проходы были зацементированы. Только в подвальном окошке призывно зияло разбитое стекло.

Мне бы надо было повернуть назад, но я протиснулся между острыми осколками стекла и спрыгнул вниз. Здесь были слышны шаги и голоса Крысолова и ещё одного человека.

В этом доме жила его самка. Он приходил к ней отдохнуть, наесться и напиться вина.

Я слушал её мягкий, шуршащий голос, втягивал в ноздри запах, почти не отличавшийся от запаха моих самок. Крысолов ел, громко стучал ложкой по тарелке, чавкал, сопел, шмыгал носом, икал. Он пил вино, много вина. Я слушал их дыхание, стоны, шепот, шорохи. Когда он наконец ушел, я отважился пойти осмотреть дом. Из подвала я пробрался на кухню, где пахло жареным мясом.

Я боялся, что Крысолов вернется. Сердце прыгало в груди от страха, потому что очень не просто быть крысой в доме Крысолова. Он преследовал меня с самого моего рождения, а я сейчас хозяйничаю прямо у него в норе, бегаю среди платьев его самки, обнюхиваю тарелки, с которых он ест, и рюмки, из которых он пьет.

Я карабкаюсь и запрыгиваю на полки и полочки, в шкафы и шкафчики, комоды и серванты, ящики и сундуки, корзины, коробки и картонки…

Мне не везде удается забраться – мешают замки и засовы, крючки и задвижки. Я нигде не пытаюсь прогрызть дыру, потому что скрежет зубов может обнаружить мое присутствие.

Надо затаиться и притвориться, что меня нет. Надо вести себя тихо и не оставлять следов.

Слышу храп – значит, можно двигаться смелее.

Я уже в комнате. На полке лежат бумажные пакеты, а в них ароматное, хрустящее печенье. Это те пакеты, которые принес в своем рюкзаке Крысолов. Я щупаю печенье вибриссами, трогаю его носом и понимаю, что оно отравлено. Точно такое же отравленное печенье я видел разбросанным во многих подвалах. Молодые крысы пожирали его, а потом корчились от боли и умирали.

Я разрываю зубами бумагу. Пододвигаю пакет к краю, опрокидываю вниз. Печенье сыплется из пакета и падает на стоящую внизу деревянную скамью. Раздаются стук, треск… Я прижимаюсь к стене и трясусь от страха.

Храп не прекращается. Самка Крысолова спит, громко втягивая в легкие воздух. Крысолов, наверное, охотится за мной в ночной темноте спящего города.

Я просыпаюсь высоко на полке, среди книг, где меня трудно обнаружить. Женщина больше не храпит, она лежит на кровати, бело-розовая, сонная, и размеренно дышит.

Почему я уснул в её комнате? Теперь уже поздно возвращаться в подвал. Крысолов ещё не вернулся. Может, ему удалось найти хоть пару крыс, и теперь он сжигает или топит их? От мыслей об этом меня пробирает дрожь.

Она потягивается, зевает, поворачивается на бок – огромный кусок обтянутого гладкой кожей бледно-розового мяса. Только на голове, под мышками и внизу живота торчат светло-рыжие кудряшки.

Она смотрит в закрытое занавеской окно, протирает глаза, поднимается, спускает ноги с кровати и протягивает вперед руки.

Я втискиваюсь как можно глубже между книжными обложками, но она смотрит ниже – прямо перед собой, вокруг себя. Она встает и стоит на блестящих досках пола – сияющая, освещенная утренними лучами.

Крупная, тяжелая, с ногами, которые без труда могли бы растоптать меня. Я трясусь от страха, что она меня заметит. Но она не смотрит вверх – она смотрит на широкую скамью рядом с полками. На ней стоят бутылка и тарелка, из которой ел Крысолов. А рядом с тарелкой лежит печенье, что я рассыпал, лазая ночью по полкам.