2017 - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Славникова cтр.№ 67

– Все я понимаю, дядя Володя! – огрызнулась Евгения Кругель, подбивая лакированным ногтем тонкую, как стрекозка, безникотиновую сигарету. – А не надо меня доставать всякими обмылениями и саркофагами! Мне что, беспокоиться не о чем, кроме как о своих похоронах? Кручусь, как белка, сразу в нескольких колесах! Думаешь все время, как бы отдохнуть, кроишь минутки, вырываешься на благотворительное заседание, а тут – пожалуйста!

– Бабье и есть бабье, – вдруг громко сказала Петрова, щелкая сумкой.

На это Бессмертный ненатурально расхохотался, словно палкой протрещал по крепкому забору. Многие были смущены. Рифейскому обществу было превосходно известно, что собой представляют беличьи колеса Евгении Кругель. Она действительно все время думала, как бы отдохнуть, и металась по модным курортам, забывая тут и там привезенных с собой хорошеньких любовников. За ночь она могла объехать полтора десятка кабаков, врываясь бегом, валясь с ног, пугая официантов вытаращенными глазищами и маниакальным блеском фальшивых драгоценностей. Ей всегда не хватало денег, времени, жизни, судьбы. Ее аптеками управляла мать, Маргарита Кругель; брошенная четверть века назад, она вырастила себе за это время железный позвоночник, на который, казалось, были нанесены деления, будто на школьную линейку. Маргарита Кругель была скупа, как провизор, составляющий снадобье при помощи аптечных весов, и, вероятно, даже домашние обеды ее были выверены в граммах; что касается чувств, то они если и отпускались, то по какому-то специальному рецепту и предназначены были разве что для смертельно больных. Отношения с матерью Евгения Кругель искренне принимала за трудности бизнеса; состояли они главным образом в том, что молодую владелицу аптек не подпускали к банковским счетам. Мысль о смерти, вероятно, стояла у губернаторской дочки в одном ряду с мыслями о денежных долгах; собственно, все существование ее было долгом безликому кредитору, потому что, родившись у подобной матери, нельзя было иметь законного ресурса жизни, и приходилось бесконечно брать взаймы. С каждым днем метафизический долг нарастал; губернаторская дочь жила буквально в минус, с неотвязной мыслью о какой-то посмертной отработке, с ужасом перед всяким трудом. Она всегда врала – даже когда сказанное соответствовало фактам, потому что подлинная жизнь у нее отсутствовала; фальшивые чувства и фальшивые драгоценности вместе выражали страсть Евгении Кругель к побрякушкам – лишь бы их было побольше.

Сейчас угроза в адрес Мити Дымова, брошенная в лицо Бессмертному, тоже была чистейшей фантазией, подобной куражливым заявлениям Евгении Кругель в кабаках, где, хватившись какой-нибудь потерянной серьги стоимостью в пятнадцать долларов, она грозилась вызвать ОМОН. Но здесь Евгению окружали не официанты. Общество, и без того шокированное презентацией некрополя, ощутимо напряглось. За окном, будто выражая настроение собравшихся, сгущалась гроза: неприятная желто-бурая туча наползала на померкший центр, дворцовый Алтуфьевский парк качало и штормило, и зеркальный стол с лежащими на нем руками, бумагами, мобильниками мерцал от трепета небесного электричества. Две одинаковые девушки в коротких гладких юбках, с одинаковыми гладкими птичьими головками, неслышно засновали позади гостей: зажглись спокойные лампы в медовых колпаках, перед каждым из сидевших вкусно задымилась чашка кофе, покатились, чуть позванивая, сервировочные столики с мелкой аппетитной снедью. Но никто не пригубил из чашки, не притронулся к мозаичным сэндвичам; все сидели с вытянутыми лицами, словно опасаясь, что в угощение им подсыпали яду.

– Что ж, господа, хотелось бы услышать ваши впечатления, – радушно произнесла Тамара, делая двум невозмутимым мумиям, усевшимся поодаль и втянувшимся, как черепахи, в свои измятые хламиды, ободряющие знаки.

– Очень все хорошо, Тамара Вацлавовна, – певуче отозвался депутат Саллиулин, изрисовавший все свои бумаги ромашками и финтифлюшками. – Очень все красиво, да. А впечатление мое такое, будто вы нас туда прямо живьем приглашаете. Я бы, правда, хоть сейчас улегся! Дела только не дают!

– У меня вопрос! – Министр финансов Саков, уже давно добравшийся до договора и до сметы, изучивший страницы с обеих сторон и на просвет, теперь долбил волосатым указательным какую-то графу. – Вот здесь, помимо паевого взноса, про который мне понятно, если будут выдержаны сроки строительства, нарисовано двести тысяч установочного взноса, про который я пока не понял. Сказано, что доходы от суммы будут употреблены на содержание комплекса. В каком банке вы собираетесь их держать?

– Это решит правление кооператива, – пожала плечами Тамара.

– Стало быть, «Рифейский промышленный» либо «Рифейский кредит», – насмешливо произнес румяный Саков, похожий почему-то уже не на Амура, а на клоуна в цирке. – Тогда я лучше выброшу свое тело на помойку, целее будет. – Сладкие шоколадные глаза министра ласково перебрали собравшихся, и некоторые принужденно усмехнулись, а чопорный Гречихин скривился, точно у него засвербело в боку, а он не решился почесать. – Ну, а что будет потом – я имею в виду совсем потом?

– Средства будут находиться в трастовом управлении фирмы «Гранит» под контролем наследников умерших, – пояснила Тамара ровным и любезным тоном. – Полноценными пайщиками «Купола» наследники стать не смогут, поскольку места, как вы понимаете, будут заняты.

– Тогда я не понимаю, что такое этот «контроль», – заявил Саков, связав белые пальцы узлом на животе. – Земля под «Куполом» остается в собственности «Гранита»?

– Да, в уставе это прописано, – подтвердила Тамара.

– А почему бы не передать пайщикам в виде обеспечения часть акций вашей уважаемой фирмы? – воскликнул Саков с таким видом, точно эта мысль только что пришла в его округлую толстую голову. – Тогда и с наследованием проблем не будет никаких!

– У нас закрытое общество, – сухо сообщила Тамара, щурясь, будто внезапно сделалась близорукой. – Вам это известно не хуже меня.

– А вы откройте! – приветливо предложил министр.

Это была знаменитая стратегия Сакова: сначала он выманивал партнера в чистое поле каким-нибудь заманчивым проектом, затем бил его нещадно и на спинах отступающего врага врывался в крепость, так захватывая чужой, более или менее лакомый бизнес. Казалось, ему достаточно булавочного отверстия, чтобы просочиться и связать чужие деньги несколькими молекулами своего присутствия: все, к чему прикасался Саков, он превращал если не в золото, то в самого себя. Было понятно, что если Тамара поддастся на провокацию, то от «Гранита» через год останется скорлупка. Крылову министр напоминал кукушонка: однажды ему удалось подсмотреть, как голый и красный птенец, похожий на живую жареную курицу, со слепыми буркалами, похожими на куриные желчные пузыри, выталкивал спиной из гнезда рябое мелкое яичко с нерожденным конкурентом. Саков и был кукушонок: подброшенный в элиту крупным криминалом, он сноровисто выпихнул номенклатурных сынков с оксфордскими дипломами, и теперь гнездо становилось уже маловато для взъерошенного бройлера. При этом Сакова отличала поразительно ранняя многодетность: трое детей от первой жены и четверо от второй плюс неустановленное число побочных отпрысков в России и за рубежом. Все известные миру маленькие Саковы были мужского пола, толстые, бойкие, брыкливые, сильно топающие пинетками и сандалетами, очень похожие щекастыми мордашками на собственные попы. Судя по тому, как сходны были между собою братики Саковы, все они преданно следовали одному оригиналу и льстили ему уже самим фактом своего существования. Повторенный во множестве своих упругих толстячков, молодой министр чувствовал себя оправданным – экзистенциально оправданным во всех своих действиях, включая лихие «стрелки» с ураганной пальбой, на одной из которых сам генеральный директор «Рифмаша» Чингизов был буквально перерублен крупнокалиберными, и от распада на части его спасло одно набухшее пальто. В сущности, Саков был дитя своего времени гораздо в большей степени, чем скромная Тамара: он выражал собой стремление мира существовать в многочисленных копиях, множиться, дробиться, превращать любую ситуацию в подражание чему-то или кому-то, в самодеятельный спектакль с условными декорациями и исполнителями ролей. В результате тот, кто стрелял в Чингизова сразу из двух раскаленных стволов, и тот, кто захватывал, круша компьютеры, офис конкурентов, был не совсем папаша Саков: последний слишком походил на бандита (то есть на сотни и тысячи коротко стриженных особей с резиновыми затылками, совершающих примерно такие же действия), чтобы нести за что-то личную ответственность. Мощный инстинкт размножения был у министра Сакова инстинктом бегства от подлинности. Возможно, семейство Саковых в перспективе было способно пойти дальше армии, где люди могут убивать благодаря одинаковой форме: братики-бутузы не только имели сходные черты, но и росли по одному проекту, так что младшие с течением лет буквально замещали старших и могли присвоить не только их игрушки, но и их фотографии.