Хрустальный лабиринт - читать онлайн книгу. Автор: Марианна Алферова cтр.№ 30

* * *

Дерпфельд удивился. Не разыграл удивление, а именно удивился, слушая рассказ Платона о странном сражении. На что это могло быть похоже? На военное учение, — вот первый ответ, который пришел на ум бывшему военному летчику. Учение, где сражаются на мечах?! В тридцатом веке! Глупая шутка! Уж скорее, это ролевая игра, местная планетная забава. И потом, все твердят о мирном нраве эгейцев. Что они безобидны, покорны, никогда никому не возражают. У них не было войн… И вдруг — мечи и сражение насмерть без видимой причины.

Профессору Рассольникову надоели постоянные заявления о мирных эгейцах, которые никогда не держали в руках оружия. Археолог бесцеремонно вытащил Дерпфельда из компьютерного кресла и повел в столовую. На полу лежала поднятая со дна плита с рельефом.

— Что скажешь? Я нашел ее сегодня на новом шельфе. Видишь — эгейцы дерутся. И не просто дерутся, а воюют. Убивают. Плита древняя, а рельеф — нет. Похоже на подражание или копию какого-то старинного изображения. Причем копию довольно точную.

— На основании одного рельефа ты разработал целую теорию?

— Я усомнился… Одного рельефа для сомнений вполне достаточно. А ты говоришь совсем как профессора Галактической Сорбонны.

Платон взял цифровую лупу и принялся рассматривать рельеф. Да, из груди воина, того, что справа, торчит обломок копья или дротика. А у его противника над головой значок. Если рассмотреть внимательно, похоже на цветок с восемью лепестками… Или четыре знака бесконечности. Вряд ли у эгейцев этот значок означает то же, что у людей. Но некую непрерывность, или какую-то сложную систему — вполне. Линия одновременно замкнута и связана узлом. Описывая восьмерку, ты совершаешь слишком сложные движения, невольно хочется задуматься: что это значит? Священные щиты Древнего Рима имели такую же форму. Залог непобедимости, неуязвимости. Знак вечности.

А может быть, на Эгеиде повсюду растут цветы с восемью лепестками? Спросить у Стато? Но вряд ли страж силен в ботанике.

Про алмаз Платон ничего Дерпфельду не сказал. Сержанту совершенно не обязательно знать. И Стато — тоже. В конце концов алмаз — это не археологическая находка.

Документ 5

Островитянин 7 — центру.

(Совершенно секретно)

Как и Корман, гости могут напасть на след Джи-джиду. Полагаю, что их жизнь в опасности. Объект активизировался. Срочно требую подкрепления. Ждать дольше невозможно. Шахтерские работы проходят вблизи опасной зоны.

* * *

Так, чтобы Дерпфельд не заметил, и Стато не засек, Платон проанализировал находку. Он не ошибся. Алмаз пятнадцать с половиной каратов.

Атлантида едва дождался утра — бежать на берег и… Но о поисках нечего было и думать. Океан не на шутку взъярился. Мрачные, почти черные валы, волоча на горбах узорные пенные сети, неостановимо катились под днищем домус-блока. Пришлось поднять домус выше — пол сделался мокрым от летящей пены. Когда пошел дождь, задраили все окна и входные люки. Ветер выл в ветряках, заряжая генераторы. Дом развернулся к ветру своей узкой стеной, но все равно дрейфовал, все дальше и дальше уплывая от острова Волка. Дважды приходилось включать двигатели и возвращать домус на прежнее место. Платон расхаживал по дрожащему жилищу и ругался сквозь зубы. Ему представлялось, как волны выносят на берег груды алмазов. Несколько раз он заглядывал в ангар и с сомнением смотрел на глайдер. А что если… Нет. Буря тут же сметет легкую машину. Пришлось заняться делами прозаическими. Голограмму найденной плиты отослали смотрителю музеев в Столицу.

Ждать обиднее всего, когда ты в двух шагах от цели. Вместо того чтобы собирать на берегу алмазы, как грибы, Платон бессмысленно бродил по Интернету, побывал на сайте бредовых идей археологии, послал письмецо Елене, у профессора Биттнера спросил, что тот знает об Эгеиде. Профессор мило улыбался и говорил: «Ничего, мой друг!» Потом тахионная связь прервалась, и стало совсем невмоготу. А тут еще Стато (весь день он, повинуясь приказу архонта, сидел на кухне и присматривал за своими подопечными), разинул пасть и запел. Платон ворвался с «фараоном» на кухню и пригрозил пристрелить эгейца, если тот немедленно не заткнется.

— Мы всегда поем, когда Океан ярится, — сообщил Стато. — Разве ты не чувствуешь, что в такие минуты надо петь. Мы слышим его песню, он должен слышать нашу.

Перед стражем на столе лежал клочок пластика, и на нем нацарапаны какие-то значки — все стрелочки и кружочки.

— Что это? Донесение? — Платон схватил кусок пластика.

— Да нет… — Нос эгейца задергался — смущен, значит. — Так, для себя записываю. Кое-что ваше… — Стато по своему обыкновению с собачьей преданностью глянул в глаза. — Как вы злитесь, глядя на Океан. Бегаете по домусу туда-сюда, туда-сюда и злитесь. Это так… необычно…

— А вы, эгейцы, не злитесь?

— Только в период гона.

— И Крто не злится?

— Крто — архонт. Он генерирует в себе злость. Без злости нельзя быть архонтом. Самое трудное для архонта — контролировать злость.

Профессор отложил «фараон» и уселся напротив Стато.

— А слово «злость» имеет в эгейском двойной смысл?

— Конечно! В нашем языке все слова имеют несколько смыслов. «Злость» и «соль» обозначаются одним словом.

Одно из свидетельств древности языка. Кто знает, может быть, официальная наука неверно трактует историю культуры Эгеиды?

— А «соль» и «смысл» — не синонимы?

— «Смысл» и «воздух» обозначены одним словом.

На следующее утро шторм не прекратился. Черные горы воды с мрачным упорством рвались к неведомой цели. Из Столицы пришел ответ:

«Рельефу не менее двух тысяч лет. Представляет археологическую ценность. Просьба немедленно отослать в музей истории Эгеиды. Взгляните на другие образцы древнеэгейского искусства».

Две тысячи лет! Профессор прослушал сообщение дважды. Что за ерунда! Все анализы, сделанные накануне, показывали, что да, плита старинная, и ей действительно около двух тысячелетий. Но потом ее заново обработали и нанесли рельеф два десятка лет тому назад. Неужели в столичном музее не могут отличить такую примитивную подделку от подлинного артефакта?

Смотритель музея Столицы был так любезен, что прислал вслед за ответом сорок голограмм древних рельефов. Изображения на них были практически двух видов. Либо как на том, что нашел Платон: два войска сходились в сражении лицом к лицу. Либо рельеф изображал лежащего эгейца, пронзенного пиками. Тело выгибалось дугой, изо рта струей хлестала кровь. Похоже на ассирийские рельефы: там лев, пронзенный стрелой, точно так же извергает из пасти поток крови. Над головой умирающего опять же был выбит восьмилистник. Скорее всего, это обряд жертвоприношения. Профессор просмотрел все голограммы. Пожалуй, тема жертвоприношений даже популярнее, чем тема сражений. Позы умирающих эгейцев, пики и цветки над головами — все повторялось от сюжета к сюжету.