Лунная радуга. По черному следу - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Павлов cтр.№ 55

— Гаранин не обидится, что мы с тобой вот так… ну… как бы через голову моего начальства?

— А, совесть заговорила! — Дик ухмыльнулся. — Думаю, нет. Некогда ему обижаться. Готовит шестерых ребят в коронарную область. По трое на рейдер. Людей в отряде не хватает, а мы расширяем профиль работ… Были мы «планетчиками», были мы «пространственниками», скоро будем и «солнечниками». Завтра стартуют — вздохну посвободнее… Чего это ты на меня уставился?

— Я не знал, что в Корону уходят два рейдера.

— Два, — подтвердил Бэчелор. — «Иван Ефремов» и «Артур Кларк». По глазам вижу, захотелось тебе в Корону…

— Нет.

— Да ну, признавайся уж… Тут половине отряда все время чего-нибудь хочется. Одним хочется в Дальнее Внеземелье, другие мечтают о Венере, третьих тянет на Марс. И ведь почти никого из них не удержишь. Даже здесь, на Меркурии и около, потихоньку расползаются. Кто в Корону подался, кто — в хозяйство Шубина за учеными степенями… Лучший спец по флаинг-технике отряда Валерий Алексеенко ушел на «Зенит». Соблазнил-таки его Калантаров идеями «межзвездных перелетов», и теперь он у них на «Зените» вроде мартышки для опытов. Жаль парня.

— «Зенит» — это серьезнее, чем нам с тобой кажется. Это пахнет технической революцией, Дик.

— Возможно. Но то, что личный состав отряда «Меркьюри рэйнджерс» за полгода подтаял на шестьдесят человек, тоже кое-чем пахнет.

— У тебя порядка тысячи отборнейших парней — самый крупный отряд Внеземелья. Даже Венеру ты обскакал. Начальник отряда «Утренняя звезда» мне намекал, что тебе иногда удается не вполне законным путем заграбастывать до половины годового выпуска десантных школ. Иннокентий Калугин зря говорить не будет, я ему верю. Ты всегда был слегка скуповат и откровенно прижимист.

— Да? — Бэчелор, похоже, обиделся. — А Калугин не намекал, каким путем ему наконец удалось отобрать у меня двух оберонцев — Кизимова, Йонге? На первом же заседании в УОКСе лягу костьми, но я их верну… А кого УОКС присылает взамен? Желторотых птенцов, которым все тут в диковинку. Ведь он, желторотый, очертя голову лезет куда не нужно. Сам посуди, сколько с ним наработаешь, если его то и дело надо придерживать, чтобы он в отпуск живым улетел, папку с мамкой порадовал.

— Вот за это я тебя, старый скряга, люблю.

— Что мне до твоей любви, если практически не с кем работать. Вся надежда на ветеранов. А где их брать? Двоих потерял, тебя одного получил. Одного! Правда, один ты стоишь десятерых, но, согласись, для меня это слабое утешение на общем фоне.

— Болтаешь много. И глаза у тебя красные, точно у поросенка. Ты когда последний раз нормально спал?

— Верно. — Бэчелор провел рукой по глазам. — Меньше спишь — больше болтаешь, за мной это водится. Впрочем, ты не груби мне, букварь. Хотя мы с тобой и одну школу заканчивали, но все-таки я был на целый курс старше.

— Да, извини. Тем более что ты теперь старше на целый курс Академии.

— Не остри. С Плоскогорья вернешься — зайдем куда-нибудь, поговорим.

— В «Бамбук». Закажем кофе в золотых кастрюлях, и будешь ты меня выворачивать наизнанку, расспрашивая про то, как погиб Николай Асеев.

— Я знаю, как он погиб… А почему в «Бамбук»?

— Я там обедал. Кстати, ты знал Мстислава Бакулина?

— Лично — нет. Гаранин хорошо его знал. Ведь оба они алеуты — из Юконской школы. И кажется, даже сокурсники… Ну пообедал ты в «Бамбуке», и что же?..

— Ничего. Захотелось поужинать на Плоскогорье.

— Гм… Надо будет использовать странные свойства этого ресторана в делах перестановки кадров десантных формирований. Ну… будь здоров, дел у меня выше горла. До встречи, эксперт. Салют!

— Пропуск выписать мне не забудь, академик. Салют!..

В указанном секторе порта десантных флаинг-машин он предъявил свое удостоверение, и хмурый вахтер с подозрительным взглядом молча открыл перед ним турникет. На бедре у вахтера болталась открытая желтая кобура, из которой выглядывал паллер. Кобура была видна издалека и вместе с блестящими перекладинами турникета внушала чувство абстрактного уважения. Нельзя уважать турникет или паллер отдельно, но в комплексе эти предметы о чем-то весьма выразительно говорят. Неясно, правда, о чем. До отхода катера он успел покопаться на складе и подобрать для себя удобный скафандр полужесткого типа. Удобству экипировки он всегда придавал большое значение. Даже слишком большое, но это не было проявлением своеобразного сибаритства. Это — чтобы не думать во время работы о пустяках. Если придется работать. Почему-то он был уверен, что работать сегодня ему не придется, однако по опыту знал, что лагерь любой опергруппы не то место, где такого рода уверенность чего-нибудь стоит… Десантников в катере он не увидел. Кроме него, были два пассажира: бородатый неразговорчивый геофизик и очень подвижный и страшно болтливый связист.

Благодаря общительности связиста он без малейших со своей стороны усилий узнал за время полета историю Плоскогорья. Во всех ее мрачных деталях. Историю героизма, наивности, суровой необходимости и довольно нелепых в конечном итоге смертей. Ничего принципиально нового. Десятки подобных историй лежали в основе его каждодневной работы… А Плоскогорье само по себе мало его волновало. Ему захотелось выбраться из Аркада, и он это сделал. Куда — не имело значения. Он об этом не думал. Он просто летел, и свист моторов десантного катера доставлял ему удовольствие. Хоть два Плоскогорья. Какая разница. Хоть тысяча Плоскогорий, Нагорий, Предгорий. Внеземелье многообразно и многолико. И каждый лик Внеземелья в принципе заслуживает лишь одного: безграничного недоверия. Вот и все. Остальное — нюансы. Восторги, трепет, благоговение, страх со временем выпадают в осадок. Люди его профессии достаточно быстро трезвеют в объятиях Внеземелья…

Пять лет миновало с тех пор. Отставка. Земля. Изуродованный организм и ненужные воспоминания. Теперь Внеземелье он видит разве что в небе Копсфорта, но первый свой день на Меркурии помнит до мельчайших подробностей. Он мог бы с точностью до минуты восстановить и мысленно снова прожить тот день, если бы это зачем-то потребовалось. Но как раз этого он не хотел. Он с этим боролся, отчаянно и безуспешно, с того самого дня, как вернулся домой. Ноги коснулись земли, а голова еще там… и ржавчина мучительных воспоминаний разъедает нервы и мозг. Не говоря уже об ощущениях собственного уродства. Он очень устал от всего этого… Он не хотел вспоминать ни тот первый свой день на Меркурии, ни какие-либо другие дни, связанные с Внеземельем. Он постоянно старался сосредоточиться на чем-нибудь постороннем, но старания были безрезультатными, как если бы он пожелал запретить себе думать или дышать. Куски Внеземелья застряли где-то у него внутри, в прямом и переносном смысле этого выражения, и огромная толпа, казалось бы, полуугасших, полустертых образов удаленных во времени звуков, людей и событий вдруг оживала, накрывая его с головой, как приливная волна…

Он лежал на спине, зажмурив глаза (чтобы не видеть ночного неба над Копсфортом), и внезапно почувствовал, что начинает проваливаться в какую-то вязкую белую мглу. Он сделал рывок, словно хотел ухватиться за то, на чем он лежал, но… видимо, это была только мысль о рывке. Мышцы свело напряжением, белая мгла сомкнулась над головой. Он понял, что момент упущен, и теперь ему обеспечено несколько странных минут…