Модьун вновь оглядел горный пейзаж, посмотрел на двери и заглянул внутрь себя. У него не осталось никаких сомнений. Он чувствовал, что все происходящее реально. «На этот раз я здесь».
Оставалось только решить вопрос о его будущем.
Модьун не спеша открыл дверь и вошел в приемную. Хозяин нунули, который ждал за конторкой в двадцати футах, протянул ручку и показал на книгу для регистрации гостей.
Модьун взял ручку, наклонился и твердо, без колебаний, расписался. Он написал:
«Модьун, человек с Земли, находится здесь, чтобы обсудить условия постоянного мира, которые победитель в битве диктует побежденному врагу…» Лишь когда он написал эти слова, он заметил, что они, по существу, являются полным отрицанием его жизненной философии. «Ну и что же, — подумал он, — твои чувства изменились. Ты и в самом деле стал другим».
Его чувства свидетельствовали о том, что любая раса сделает нее возможное, чтобы выжить. Учитывая это, несогласные личности могли сколько угодно дожидаться, пока общее развитие уничтожит неприятные черты, возникающие в результате эволюционного приспособления расы к окружающей среде. Но человеческий род никогда не согласится с таким качественным ограничением.
Раса принимала жизнь.
Да, это было иное чувство. Да, да, да, да.
После минутного размышления Модьун еще раз взялся за него и добавил к уже написанному: «чтобы жить и действительно давать жить другим».
Он подчеркнул ключевую мысль: «действительно».
Потом Модьун выпрямился в полный рост, осознавая, что испытывает неизведанное прежде чувство своеобразного ликования — ведь процесс письма не повлек за собой никаких последствий.
— В какую дверь? — спросил Модьун, и его голос громко прозвучал в тишине приемной.
Последовала длинная пауза. Странное, напряженное, испуганное выражение появилось на гладком сером лице нунули. «Он получает инструкции», — подумал Модьун.
Медленно, с неохотой нунули поднял руку и указал на дверь справа.
Ликуя, как всякий победитель, Модьун прошел в комнату за дверью.
МЕНТАЛЬНАЯ КЛЕТКА
(пер. А. Флотского)
Глава 1
— А теперь — дело Уэйда Траска, обвиняемого в подрывной деятельности…
Дэвид Марин прикусил губу, услышав, как Меделлин, председатель Собрания Совета Руководителей Групп, объявил о начале обсуждения следующего вопроса. В этот момент Марин без особого интереса слушал Руководителя Группы Джона Пилера. Тот в очередной раз пытался убедить членов совета, что Закон групп насчет женщин необходимо изменить. Пилер бился над этим уже почти год. Ни для кого не было секретом, что причиной такого рвения была привязанность Пилера к одной молодой женщине. Ради того, чтобы не потерять свою пассию, он старался узаконить особую категорию женщин, свободных от участия в групповых играх по поиску партнера.
Дискуссия проводилась шепотом.
Марин отвернулся. Уэйд Траск, виновный в подрывной деятельности. Именно этого дела он и ждал. Он оглядел зал совета. Помимо двух секретарей, сидящих за длинным столом, в зале находилась еще дюжина мужчин.
Руководитель Группы Средней Северной Америки Оскар Подрэйдж, плотный, хмурый молодой человек, поднял голову и спросил:
— Это тот самый ученый?
Меделлин кивнул одному из секретарей. Клерк перевернул несколько листов и зачитал вслух:
— Уэйд Траск, физическая инженерия, полномочия в Приппе, специалист по экспериментальной электронике… — он замолчал и добавил: — Здесь еще список написанных им книг.
Председатель переводил взгляд с одного лица на другое.
— Похоже, по этому вопросу разногласий не будет, — заметил он. В его голосе прозвучало едва уловимое облегчение.
Марин поднял руку, и ему предоставили слово. Он задумчиво оглядел аудиторию. Из всех присутствующих только Подрэйдж, Эдмунд Слэйтер, Меделлин и он сам были людьми карьеры. Остальные, до того как их пригласили на посты в высшем руководстве, занимали различные руководящие должности в сфере промышленности, образования или науки. В этот век, объединивший групповое проживание со свободным предпринимательством, Меделлин и Подрэйдж были главными, самыми высокопоставленными руководителями и организаторами. Слэйтер, полицейский, был их мечом и кнутом. А он, Дэвид Марин… кем был он?
Он мог сказать о себе только то, что имел довольно слабое отношение к этим приземленным людям.
Будучи главнокомандующим вооруженными силами бессмертного Великого Судьи, он поставлял человеческий материал, которому остальные довольно жестокими методами придавали необходимую форму и единообразие.
Его работа состояла в том, чтобы завоевывать одно за другим те «бандитские» государства, которые возникли по всему миру за двадцать с небольшим лет после Третьей атомной войны. Одержав победу, он передавал завоеванные народы организаторам и полицейскому-палачу и отходил в сторону. Дальнейшее его уже не интересовало.
Из-за этого в совете он всегда держался особняком. Возможно, это сейчас обернется против него. Он знал, что причиной тому — и зависть, и злопамятство, и страх.
Марин заговорил медленно, сознательно стараясь побороть внутреннее напряжение:
— Я считаю, что необходимо продолжить расследование дела Траска. Полагаю, что он вполне заслуживает оправдательного приговора.
— На каком основании? — осведомился Подрэйдж. Кажется, он, скорее, просто любопытствовал и не был склонен проявлять враждебность.
Марин начал перечислять свои аргументы:
— Когда я познакомился с записями изменнических утверждений, которые Траск излагал, и в распространении которых признался, я обнаружил, что они, в сущности, сводятся к одному: идея группового свободного предпринимательства нуждается в дальнейшем развитии. Вспомните, насколько часто то же самое обсуждалось здесь, в этом зале, как часто сами мы думали о том, что проблема неисправимости человеческой натуры может быть решена путем модификации групповой идеи. Я не могу согласиться с тем, что утверждения Траска могут служить достаточно веской причиной, чтобы приговорить его к смерти.
Он решительно закончил:
— Я уверен, что Уэйд Траск находится в начале своей карьеры и еще принесет много пользы той системе, благодаря которой эта карьера стала возможна. Поэтому я прошу вынести следующий вердикт: «Судью, жюри и исполнительный персонал благодарим за усердие. Подсудимый подвергнут порицанию и отпущен для участия в общественных работах».
Во время своего выступления Марин заметил, что некоторые из присутствующих все сильнее хмурятся, и это влияние его аргументов очевидно не только для него самого. Когда он закончил выступление, председатель Меделлин обвел взглядом присутствующих. По его лицу пробежала дрожь. Он поспешно кивнул сидевшему рядом с ним клерку: