Марин хорошо знал, кто его родители. Может быть, Великий Судья и является человеком многих тайн. Но он не знал, что в интересах государства дочь посла — его дочь — подменили на младшую сестру джорджианской королевы.
— Вы говорили, — произнес он вслух, — что у вас возникло ощущение, будто существует решение проблем единокровия.
Великий человек кивнул.
— Я решил, что нам неизбежно придется пойти на этот риск.
Марин пытался скрыть растущее возбуждение.
— Ваше превосходительство, — неловко проговорил он, — должен ли я понимать это так, что вы решили терпимо отнестись к моей женитьбе на Делинди Дарелл, учитывая новый закон, разрешающий вступать в брак людям, у которых уже есть двое детей?
Великий Судья встал и протянул ему руку.
— Все дело в отношении, Дэвид. Я уверен, что вы двое можете быть очень счастливы.
Они обменялись рукопожатиями.
— Я тоже уверен в этом, сэр, — ответил Марин.
Он шел по дорожке и думал. Это только вопрос отношения. Я не его сын, а Делинди не его дочь. Но он думает так, а потому мы вполне могли бы быть его детьми — когда речь идет о чувствах.
Он ощутил, что прикоснулся к великой тайне человеческой натуры. Где-то у него в сознании затерялась мысль, ощущение, что если люди примут это, то они найдут ответ на свои устремления. Они искали его в таких словах, как «товарищ», «брат», «друг». Но это были короткоживущие идеи, которые вскоре затерялись в стране теней истории. Может быть, сила притяжения таких чувств может быть усилена групповыми взаимоотношениями.
Чувство значительности момента поблекло. Он поймал себя на том, что улыбается и даже испытывает некоторую радость. Это ощущение полноты жизни он принял за то, чем оно и являлось — лукавой радостью человека, выигравшего у значительно превосходящих сил.
«Нет ничего приятнее, чем надуть старика», — с улыбкой подумал Марин.
ВОЙНА НА КРАЮ ВРЕМЕНИ
(пер. И. Глебовой)
Над палубой подводной лодки, ярдах в десяти от борта, пролетела какая-то птица. Странная птица, которая предпочитает летать в темноте. И выглядела она как-то необычно… Крылатый силуэт промелькнул на фоне затянутого тучами неба. Кенлон, ощутив азарт орнитолога-любителя, резко обернулся и проследил за птицей: она пролетела вдоль лодки и резко свернула на северо-запад.
Кенлон с интересом взглянул на Райхарта, старшину-рулевого, но тот, не отрываясь, смотрел на приборы и, похоже, ничего не заметил. Мрачное небо, черная вода — совсем не подходящее место и время для полетов!
— Куда же ты летишь, птичка? В Токио живым делать нечего. Совершенно нечего…
Кенлон нехорошо ухмыльнулся и вытащил из водостойкого чехла телефонную трубку. Странная история!
— Теддерс на связи. — Голос лейтенанта звучал очень мрачно.
— Мне пришла в голову одна неплохая игра, только вот в правилах никак не могу разобраться, — с улыбкой проговорил Кенлон. — Сколько миль до ближайшего берега?
Теддерс что-то буркнул, а затем продолжил весьма возмущенным тоном:
— Сэр, вы меня разбудили. За все это время я, наконец, смог заснуть по-настоящему…
Кенлон удовлетворенно хмыкнул — еще никому не удавалось застать Теддерса спящим, тем более — спящим на посту. Второй помощник капитана умел просыпаться до того, как к нему обратиться кто-либо из членов экипажа.
Трубка замолчала. Теддерс, видимо, перевел дух и бодро отрапортовал:
— Теперь ваш вопрос, Кенлон. Как известно, Тихий океан превышает по площади все остальные океаны, в соответствии с этим положением, подводная лодка Соединенных Штатов «Морской змей», вышедшая с базы в самый длинный поход за свою короткую карьеру, сейчас находится на расстоянии двенадцать сотен миль от ближайшего атолла. Расчет приблизителен.
— Удиви-ка меня еще раз своими познаниями, — поддразнил его Кенлон. — Назови мне самых больших птиц, каких ты знаешь, которые могут пролететь двадцать четыре сотни миль.
— Ну-у, может быть, альбатрос.
— Да-да, продолжай, — подначил его Кенлон.
— Послушайте, — голос Теддерса звучал раздраженно, — я хочу вам сказать вот что: когда началась корейская война, я сидел развалясь в большом кресле в шикарном офисе фирмы «Каррузерс, Каррузерс, Тейт и Каррузерс», в одном месте, довольно далеко отсюда и, надо заметить, основатели ее орнитологией не занимались. Мне до сих пор не понятно, почему после окончания войны я решил остаться на службе и провести остаток жизни, болтаясь под водой в жестянке с дерьмом.
— Альбатрос, — задумчиво протянул Кенлон. — Это такая птица с размахом крыльев от двенадцати до четырнадцати футов?
— Верно.
— С длинным сильным клювом, загнутым на конце?
— Ага.
— Четырнадцать перьев в закругленном хвосте и очень узкие крылья?
— Вы почти угадали.
— Подумай-ка еще, — продолжал Кенлон. — Это не альбатрос. У птицы, которую я видел, размах крыльев был примерно восемнадцать футов, а…
— Может быть, это был предок всех альбатросов.
— …клюв и хвостовые перья отсутствовали вообще, — продолжил Кенлон — и тело казалось неправдоподобно большим по сравнению даже с таким широким размахом крыльев. Отсюда вопрос: может летучая мышь дорасти до размера небольшого самолета?
— Отсюда еще один вопрос, — передразнил его Теддерс. — Не едет ли у старших офицеров крыша, после того как они вдоволь насидятся под водой? Или это случается после слишком долгого пребывания под водой, но в обществе тайного запаса веселящего напитка?
Кенлон, который никогда не пил, нахмурился. Впрочем, у него не было причин обижаться, ведь он сам затеял эту маленькую словесную потасовку. С другой стороны, намек офицера на то, что он спятил, показался ему уж слишком дерзким.
— Я буду продолжать дальнейшие наблюдения, мистер Теддерс, и надену очки, — ответил он резким голосом.
Кенлон дал отбой. Стоя в темноте, он пристально вглядывался в ночное небо. В той стороне, где исчезла птица, облака сгущались, но к юго-западу, там, где луна выходила из-за туч, темнело небо, испещренное мерцающими звездами.
Где-то наверху, должно быть, подул ветер, потому что внезапно луна вплыла в одно из темно-синих окон. Ее призрачный свет устремился через отверстие, которое быстро расширялось. В один миг серебристые лучи расчертили черную поверхность моря мерцающими дорожками. Они омыли и темную тушу подводной лодки.