Зима Гелликонии - читать онлайн книгу. Автор: Брайан У. Олдисс cтр.№ 17

— Откуда же мы берем недостающее? Приходится добывать фураж на ходу. Мы можем реквизировать провиант в деревнях, которые встречаются у нас на пути, — вот только дело в том, что в этой части Чалца нет деревень. Значит, придется жить тем, что родит тут земля. Не говоря уж о проблеме хлеба... Нужно двадцать пять унций муки, чтобы испечь два фунта хлеба. Значит, требуется шесть с половиной тонн муки каждый день, и их необходимо где-то найти.

Но это ничто по сравнению с тем, сколько съедают животные. Нам нужен целый акр зеленого фуража каждый день, чтобы прокормить пятьдесят лойсей и хоксни...

Торес Лахл разрыдалась. Шокерандит поднялся на локте и, продолжая говорить, уставился на лагерь. Над огромным простором степи в темноте горели искорки звезд, временами заслоняемые неразличимыми проходящими фигурами, возникающими между Лутерином и небом. Кто-то пел; другие погружались в транс и общались с мертвыми.

— Предположим, до приграничной Кориантуры мы доберемся через двадцать дней; это означает, что нашим животным нужно съесть две тысячи восемьсот акров травы. Твой покойный муж... он должен был вести подобные расчеты, разве не так?

Каждый день в походе армия больше времени уделяет добыче фуража и провианта, чем продвижению вперед. У нас есть небольшая походная мельница, на которой мы мелем муку, если в дороге попадается зерно — или все прочее, что сгодится в пищу в этом бедном краю, исключая дикую траву и шоатапракси. Нам приходится посылать отряды валить деревья и собирать дрова для печей. Нам приходится каждый день устанавливать полевые пекарни. Нам нужно искать траву и воду для лойсей... Возможно, теперь тебе понятно, почему наша армия вынуждена была оставить Истуриачу. Сама история против нас.

— Что сказать... мне попросту все равно, — ответила она. — Разве я животное? Зачем ты рассказываешь мне, чего и сколько ест скот? Да голодайте вы — вся ваша армия... может быть, только это мне интересно. Вы напиваетесь, как сейчас ты набрался йядахла, и убиваете.

— Здесь все думали, что в бою от меня не будет толка, — тихо сказал он, — поэтому меня поставили заготавливать фураж для скота. А ведь это оскорбление для сына Хранителя Колеса! Мне пришлось узнать все эти цифры, женщина, и с некоторых пор я стал видеть в них смысл. Я понял, в чем ценность цифр. Год от года сезон роста трав сокращается — день ото дня каждый год. Теперешнее лето было просто убийственным для фермеров. Перешеек Чалц умирает от голода. Ты сама увидишь. И все это известно Аспераманке. Что бы ты о нем ни думала, он никогда не был дураком. Такой поход, как наш, в котором участвуют одиннадцать тысяч человек, вряд ли еще когда-нибудь состоится.

— Значит, моему несчастному континенту теперь не угрожает вторжение сибишей.

Лутерин усмехнулся.

— За мир вам придется заплатить. Армия на марше подобна нашествию саранчи — но даже саранча умирает, если на ее пути больше нет корма. Город Истуриача скоро будет отрезан от всего мира. Полностью отрезан. Город обречен.

Мир вокруг становится все более враждебным, женщина. А мы впустую тратим те запасы, которыми располагаем...

Лутерин снова прилег к напряженному телу пленницы и спрятал лицо в ее ладонях. Но прежде чем сон и хмель одолели его, он снова приподнялся и спросил, сколько ей лет. Она отказалась отвечать. Тогда он ударил ее по лицу. Торес Лахл всхлипнула и призналась, что ей тринадцать лет и один теннер. Она была младше его на два теннера.

— Слишком молода для вдовы, — сказал он с удовольствием. — А завтра — завтра, я думаю, тебе не удастся отделаться так легко. Я больше не фуражир для лойсей. Завтра ночью разговоров не будет, женщина.

Торес Лахл ничего не ответила. Она так и не уснула, но лежала неподвижно, в отчаянии глядя на звезды в небесах. Когда Беталикс опустился ближе к горизонту, звезды затянули облака. Стоны и хрипы умирающих долетали до ее слуха. В эту ночь от эпидемии умерли двадцать человек.

Но утром те, кто выжил, поднялись такие же, как прежде, потянулись, размяли руки и, выстраиваясь в очередь к хлебному фургону, перешучивались с друзьями. По два фунта хлеба на каждого, вспомнила она.

На этом долгом марше домой не нашлось бы ни одного солдата, кто мог сказать, что дорога ему в радость. И тем не менее разбивая лагерь, каждый испытывал незамысловатое удовольствие от чувства товарищества, сознания того, что отмерен очередной кусок пути к дому, оттого, что каждую новую ночь встречаешь на новом месте. Была простая радость каждый день оставлять позади золу старого костра и радость развести новый костер, смотреть, как языки пламени лижут мелкие ветки и сухую траву.

Эти занятия и радость, которую они доставляли, были стары, как само человечество. Разумеется, некоторые занятия были еще древнее и иногда всплывали в сознании людей из тех слоев времени, когда человечество только нарождалось — подобно тому, как языки маленького костра лизали сухую траву; к тем дням относился великий поход человечества на восток из Геспагората, когда люди решились наконец отказаться от благословенной защиты анципиталов и подняться над званием домашнего животного.

Ветер нес с севера, из приполярных областей Сиборнала, холод, но возвращающимся домой солдатам этот воздух нес дух родины. Было приятно вдыхать его, приятно было ступать на землю, зная, что каждый шаг приближает тебя к дому.

На душе у офицеров царила не такая тишь и благодать, как у нижних чинов. Рядовым хватало и того, что они уцелели в бою и возвращались домой, где их наверняка ожидает радушный прием. Но для более прозорливых положение вещей виделось не столь простым. Существовал также вопрос гораздо более сурового режима внутри границ Сиборнала. И другой: можно ли считать эту победу успехом.

И тем не менее офицеры, от Аспераманки до самых нижних чинов, постоянно говорили о победе, хотя и чувствовали, что на фоне преображения, охватившего своими когтистыми лапами мир, на фоне этого непрерывного и необратимого превращения вещей в их полную противоположность, победа все больше походила на поражение — поражение, не принесшее ничего, кроме шрамов, перечня мертвецов и дополнительных ртов, которые приходилось кормить.

Как обычно, беда, не желая приходить одна, привела с собой «жирную смерть», которая, усугубляя ощущение подавленности, легко и быстро распространялась среди войска, не отставая от самых быстроногих отрядов.

Весной Великого Года численность населения резко сокращалась из-за «костной лихорадки», превращающей выживших в подобие ходячих скелетов. Осенью Великого Года людей косила «жирная смерть», превращая их в ту пору в существ совершенно другой, более компактной формы. Многое было хорошо понятно и принималось с обреченностью и стойким фатализмом. Но при всяком упоминании болезни и эпидемии в глазах людей загорался страх. И, как всегда в такие времена, никто не доверял ближнему.

На четвертый день передовая часть наткнулась на одного из гонцов, которых Шокерандит послал вперед с приказом архиепископа-военачальника. Гонец был мертв и лежал в луже лицом вниз. Его тело было истерзано и обглодано, словно диким животным.