— Именно… знаете, как бывает… — Легран притворно вздохнул, стараясь придать лицу выражение горечи и тоски. — Старшему и деньги, и место под солнцем. А младшему… коня да меч, вот и все наследство. Да и то… не из лучшего. Вот и отправились… мир посмотреть. Может, где-то найдется достойное дело для моего меча. — Подумав, добавил: — И, надеюсь, за это достойное дело будут достойно платить.
— А с собой не иначе как сестру прихватил? — хмыкнул толстый.
Худой сплюнул в пыль, но арбалет пока не поднимал.
— Я не сестра ему! — заносчиво подняла подбородок девушка. — Его брат хотел… меня… я решила, что лучше уж в изгнание, чем с тем уродом.
Дозорные переглянулись, на лицах появились усмешки. Мол, ясно — там урод, а здесь парень в самом соку, статный, с таким радость и в шалаше, да и просто в лесу, под широким плащом.
— Вы вступили на земли, что принадлежат Империи Минг! — напыщенно провозгласил худой. — Здесь соблюдают законы, не то что в прогнившем насквозь Ордене, где даже родного сына отец может оставить без наследства. Если поклянетесь, что не замышляете дурного против Империи, можете ехать. Империя достойна того, чтобы ее увидели… даже варвары.
Шенк заметил, что толстяк неодобрительно поморщился. И не потому, что покоробил намек на варваров, сам считает так же — все, что не принадлежит Империи, суть варварство и даже дерьмо. Явно недоволен обещанием пропустить… или скорее не склонен верить клятвам.
С другой стороны, законы чести никто не отменял. Воину легче принять смерть, чем подло солгать во имя спасения жизни. Так велела Сикста, тому же учит и Галантор. Пусть минги презирают Святых, чьи слова достигли сердец людей по всему обитаемому миру, и даже в великое, необъятное, дикое Заморье год за годом отправляются служители Ордена, дабы найти дикарей, коих не коснулся еще истинный Свет, принести им слова Святой Сиксты. Пока, впрочем, безуспешно. Пусть презирают — но и сами с готовностью пользуются тем, что уверовавшие в Свет скорее умрут, нежели отрекутся от истины. Ладно бы, речь шла о простом селянине, тому и наврать с три короба — дело простое. Но когда имеешь дело с рыцарем — тут уж не ошибешься. Честь превыше всего.
— Клянусь! — Шенк вскинул руку к небу, призывая в свидетели Свет. — Клянусь, что пришел сюда, не замышляя чинить Империи Минг урона или разора, не в поисках чьей-то жизни, не за грабежом или насилием.
По лицу толстяка снова скользнула тень, и Шенк похолодел, ожидая нападения. Но тощий довольно кивнул, удовлетворенный:
— Что ж… но за въезд в Империю…
— О, конечно! Надеюсь, несколько монет не будут сочтены оскорблением… простите, господа, но я не богат и не могу в должной мере…
Пяток золотых «орлов», последних, перекочевал в костлявую ладонь худого. Тот задумчиво, подкинул их, снова поймал — словно проверяя, не мала ли мзда, затем махнул рукой:
— Ладно, Тьма с вами, езжайте… к вечеру доберетесь до села, там таверна. Хозяин берет… — он снова сплюнул, с явным отвращением, — берет даже поганое орденское золото. Миску похлебки и охапку сена на ночь найдете.
Шенк тронул поводья, конь послушно двинулся вперед, Синтия ехала чуть приотстав, с нарастающим раздражением чувствовала сальные взгляды, буквально раздевающие. Да, Шенк прав, сейчас убивать не время и не место, но как же хочется стереть похотливые ухмылки с этих рож! Все-таки не Орден, Империя прогнила насквозь, с головы идо самых кончиков ногтей, раз уж пограничная стража берет золото за то, что пропускает кого попало. Даже не обыскав, не допросив с пристрастием.
Всадники давно уже скрылись за деревьями, когда толстяк повернулся к худому. Лицо было злым.
— Не стоило их пропускать, Трангер.
— Брось, Урда, он хорошо заплатил. Золото — оно везде золото.
— Не верю я ему. Лжет.
— Рыцари не лгут…
— Мало ли кто может навесить на спину рыцарский меч, — покачал головой толстый, которого собеседник назвал Урдой. — Я чую, что он правду не сказал. Хотя и поклялся… нутром чую, поверь. Вечером доложу капитану.
— Да ты что, очумел? — вытаращился Трангер, на худом лице ясно обозначилась злоба. — Это ж… это ж монеты отдать придется!
— Заткнись, Дохлый, — кличка была дана без особой изобретательности, зато метко. — Надо так, понял? Эти двое мне не нравятся. Совсем не нравятся.
Эта крепость была иной — и больше, и крепче. Стены явно сложены недавно, еще не успели обветшать, обрасти мхом, а местами выкрошиться. И башни сделаны как надо, обеспечивают надежный обстрел всех подступов — даже тем, кто подойдет к самому подножию стен, не укрыться от стрел. И гарнизон здесь был соответствующий — четыре сотни солдат…
И все-таки это была именно приграничная крепость, пусть и выглядящая грозной. Да с точки зрения жителей окрестных сел она таковой и была, и мужики в тавернах — а разговоры любителей крепкого пива одинаковы везде, что в Ордене, что в Минге, что в дальних и странных арделлских землях — не раз спорили, какая твердыня сильнее. И неизменно приходили к одному, вполне предсказуемому выводу — мол, у Ордена не крепость, а недомерок какой-то, слова доброго не стоит. Но любой опытный воин прекрасно понимал, что и у этой крепости назначение то же самое — сдержать. Сдержать на несколько дней, дать время привести армию в готовность. И если начнется вторжение, то мингская крепость продержится ничуть не дольше орденской. Разве что самую малость.
Ранним утром немалая часть населения ближайшей к крепости деревеньки высыпала на улицу, привлеченная грохотом многочисленных копыт. По главной (и единственной) улице — вернее, просто тракту, разрезавшему деревеньку надвое, — неслись всадники. Сияли наконечники копий, ловя лучи встающего над горизонтом солнца, блестели доспехи, столбом поднималась пыль. На всех воинах странные шлемы, похожие на выкованные из металла волчьи головы, и только один, тот, что впереди, без шлема. Длинные белые волосы развеваются на ветру, черный плащ с какой-то — не разобрать — белой отметиной плещется за плечами.
Всадники промчались, направляясь к крепости. Пыль стояла столбом — в отряде человек тридцать, а дождя не было давно. Жители переглядывались, бабы вдруг истошно завопили, собирая детей, а мужики уже задумчиво крутили усы — мол, надо бы в таверну да посидеть, подумать… с чего это сюда, в эдакую глушь, примчалась имперская гвардия. Знатоков не было, сказать, к какому корпусу относятся волкоголовые, никто не мог — но воины явно не из простых. Это и слепому видно.
В крепости кавалькаду заметили. То ли были извещены, то ли узнали человека, что мчался впереди, — так или иначе, но решетка медленно поползла вверх, чтобы полностью открыться как раз к тому моменту, как копыта всадников заколотили по настилу подъемного моста. Немалая часть гарнизона высыпала во двор — все с оружием, готовы, в случае чего, дать отпор. Остальные спешно заняли места на стенах. Беловолосый спрыгнул на землю, швырнул поводья подскочившему слуге.