Игроки с Титана - читать онлайн книгу. Автор: Филип Киндред Дик cтр.№ 132

Было очень приятно сознавать, что они — народ — обладают властью решать, кто станет мужем Николь на очередные четыре года; в определенном смысле, это давало избирателям наивысшую власть, власть даже над самой Николь. Например, взять хотя бы этого самого последнего ее мужа. Рудольфа Кальбфлейша. Отношение между этим Дер Альте и Первой Леди были весьма прохладными, указывая на то, что она была не очень–то довольна этим последним волеизъявлением своего народа. Однако, разумеется будучи настоящей леди, она никогда этого не показывала в открытую.

Когда положение Первой Леди получило статус более высокий, чем самого президента? — спрашивалось в брошюре. Другими словами, когда в нашем обществе возобладал матриархат, спросил у самого себя Ян Дункан. Где–то около 1990 года. Я знаю ответ на этот вопрос. Подобные тенденции наблюдались и раньше — перемена происходила постепенно. С каждым годом Дер Альте все больше уходил в тень, Первая Леди становилась все более общеизвестной, более любимой в самых различных общественных слоях. Именно общественность сама вызвала к жизни такую перемену. Может быть, это было проявлением настоятельной потребности каждого в любимой матери, жене, любовнице — или, может быть, во всех троих сразу? Во всяком случае, широкая публика получила то, что хотела. У нее появилась Николь, и она определенно была для всех всеми этими тремя и даже большим.

В углу его комнаты из динамика телевизора прозвучало «шааангг», означавшее, что вот–вот начнется передача. Тяжело вздохнув, Дункан закрыл официальную релпол–брошюру и все свое внимание сосредоточил на экране телевизора. Ожидалось важное сообщение, касавшееся деятельности Белого Дома, так во всяком случае, ему почему–то казалось. Возможно еще одна, поездка куда–то или доскональный обзор (во всех мельчайших подробностях) нового хобби или пристрастия Николь? Может быть, теперь она увлеклась коллекционированием китайских резных чаш из слоновой кости? Если это так, то нам придется долго любоваться каждой и всякой из таких чертовых чаш.

И действительно, на экране возникло как всегда суровое круглое крепко сбитое лицо Максвелла У. Джемисона, секретаря пресс–службы Белого Дома.

— Добрый вечер, граждане земли нашей, — торжественно начал он. Вам когда–либо хотелось узнать, что такое — опуститься на дно Тихого океана?

Николь этого захотелось и, чтобы получить ответы на все интересующие ее вопросы, она собрала здесь, в гостиной с тюльпанами Белого Дома, троих самых выдающихся в мире океанографов. Сегодня вечером она попросит их поделиться своими знаниями, и вы тоже послушаете ученых, так как их рассказы были недавно записаны на пленку при любезном посредничестве Бюро общественных мероприятий телекомпании «Юнайтед Триди».

А теперь — в Белый Дом, скомандовал самому себе Дункан. Вместо этого дурацкого сборища внизу. Мы, которые не в состоянии сами туда попасть, у которых нет каких–либо особых талантов, которые могли бы заинтересовать Первую Леди хотя бы на один вечер, — мы, по крайней мере, увидим таланты других через широко открытое окно в мир, которое представляет собой экран нашего телевизора.

Сегодня ему не очень–то хотелось даже смотреть телевизор, но отказаться от этого было бы просто нецелесообразно. В программе могла появиться телевикторина, как обычно, в самом конце. А высокий уровень ответов на вопросы викторины мог вполне компенсировать ту плохую оценку, которую он, безусловно, заработал за последний релпол–тест и поставить которую окончательно и бесповоротно никак не мог решиться его сосед, мистер Эдгар Стоун.

На экране теперь расцвели прелестные спокойные черты, светлая кожа и темные, такие умные глаза, мудрое и вместе с тем озорное лицо женщины, которой было суждено приковать к себе всеобщее внимание, радостями и горестями которой непрерывно жила вся страна, почти вся планета. При виде ее Ян Дункан ощутил какой–то болезненный страх. Он крепко подвел ее; гадкие результаты его тестов каким–то образом стали ей известны, и, хотя она ничего не говорила об этом, ее лицо выражало явное разочарование.

— Добрый вечер, — произнесла Николь ласково, чуть хрипловато.

— Вот что, — тут Дункан обнаружил, что непроизвольно вслух бормочет себе под нос. — Мне не хватает мозгов для отвлеченного мышления. Я имею в виду всю эту религиозно–политическую философию — лично мне она кажется совершенно бессмысленной. Я, очевидно, не в состоянии отрешиться от конкретной реальности. Мне лучше было бы обжигать кирпичи или изготовлять обувь. А может быть мне следовало бы жить на Марсе, подумал он, осваивать новые горизонты. Здесь я всецело провалился; в свои тридцать пять лет я уже ни на что негоден. И ОНА ЗНАЕТ ОБ ЭТОМ. Отпусти меня, Николь, взмолился он в отчаянии. Не подвергай меня больше никаким тестам, потому что у меня нет ни малейшей возможности выдержать их. Взять хотя бы эту сегодняшнюю программу об освоении дна океана. К тому времени, пока она завершится, я позабуду все, что в ней говорилось. Какая от меня польза демократически–республиканской партии?

Тут он вспомнил о своем прежнем приятеле Эле. Эл мог бы помочь мне.

Эл работал у Луни Люка, в одном из его «Пристанищ драндулетов», торгуя такой дрянью, как крохотные планетолеты, которые могли себе позволить даже самые нищие жители СШЕА, — космические корабли, на борту которых, при благоприятных обстоятельствах можно успешно совершить перелет в один конец на Марс. Эл, сказал он самому себе, мог бы достать для меня одну такую развалюху по оптовой цене.

А Николь на телевизионном экране в это время говорила:

— И действительно, в этом мире так много очарования, взять хотя бы его светящихся существ, далеко превосходящих в своем разнообразии и своих удивительных, поистине чудесных, свойствах все, что только можно найти на других планетах. Ученые подсчитали, что в океане различных форм жизни больше…

Лицо ее исчезло с экрана, и его место заняла череда изображений диковинных, причудливых рыб. Это часть намеренной пропагандистской кампании, сообразил Дункан. Попытка отвлечь наши умы от эмиграции на Марс и заставить отказаться т мысли отмежеваться от Партии — и тем самым, от нее. С экрана на него сейчас глядела какая–то пучеглазая рыбина, и она, против его воли, приковала к себе его внимание. Черт побери, подумалось вдруг ему, какой все–таки это загадочный мир, мир океанских глубин!

Николь, отметил он про себя, ты таки приманила меня. Если бы только Эл и я преуспели, то мы, наверно, сейчас выступали бы для тебя т были бы безмерно счастливы. Пока ты интервьюировала бы знаменитых на весь мир океанографов, мы, Эл и я, потихоньку играли бы, создавая фоновое музыкальное сопровождение, по всей вероятности, одну из «Двухчасовых инвектив» Баха.

Пройдя к строенному шкафу своей квартирки, Ян Дункан низко нагнулся и осторожно поднял какой–то завернутый в материю предмет, поднес его к свету. У нас было так много юношеской веры в это, вспомнил он. С огромной нежностью он развернул кувшин, затем, сделав глубокий вдох, подул пару раз внутрь сосуда, взяв несколько низких нот. «Дункан и Миллер — дуэт на кувшинах» — он и Эл Миллер не раз играли в собственной аранжировке для кувшинов мелодии Баха, Моцарта и Стравинского. Однако разведчик талантов для Белого Дома — вот подлец… Он так и не дал им выступить даже на прослушивании. Такое уже было, так он сказал им. Джесс Пигг, легендарный кувшинист из Алабамы, первым пробился в Белый Дом, достигнув удовольствие дюжине членов семьи Тибо, которые там собрались, своим версиями «Бараньего дерби», «Джона Генри» и тому подобным. Тому подобной дешевкой в стиле «кантри», добавил от себя Ян Дункан.