Так или иначе, но отец забега́л домой на минутку. Поздоровается, пара пустых фраз, и взгляд – пустой-пустой тоже, и – вон.
Прошел еще день. Тим по-прежнему лежал в больнице. Кира этим утром заходила к нему. В этот раз он не спал и чувствовал себя значительно лучше. Но разговоры Кира вела только о здоровье, о природе и погоде…
Потому что чем дальше, тем неувереннее она себя чувствовала.
Маятник качнулся в другую сторону. Она уже сожалела о том, что много чего лишнего пообещала Сергею. И дело тут не в том, что Кире не хотелось уезжать из Москвы. Не в выгоде, не в удобстве проживания с Тимом, ни в чем другом…
Странное чувство, не поддающееся рассудку, никакой логике.
…Отец отсыпался после ночного дежурства. Но Кира в доме, под одной крышей с отцом, находиться все равно не могла, она ходила по саду и лихорадочно размышляла над тем, как жить дальше. В конце концов, дело не в Тиме и не в Сергее даже. А в ней самой. Она-то сама – чего хочет?
Трель мобильного отвлекла ее. Звонил Тим.
– Алло. Привет! Ты как? – взволнованно спросила Кира.
– Кирчу, бросай все, иди сюда. Срочно.
– Да? Ладно, сейчас буду… – Кира побежала к калитке, выскочила на улицу, бегом – к больнице. По дороге вспомнила, что забыла попросить сестренку (мать ушла в магазин, и это, наверное, надолго) запереть калитку. «Ладно, плевать!»
Тим был на первом этаже, у окошка регистратуры. Спорил о чем-то с доктором Захаровым – еще издалека Кира услышала их сердитые голоса.
– Тим! Почему ты здесь, а не в палате?
– Какого хрена мне там делать… – раздраженно сказал Тим. – В общем, я хочу под расписку сбежать отсюда.
– Кира Игоревна, это безумие, – вступил в разговор Захаров. – Я ж вам говорил, если прервать лечение – возможны осложнения… Кира Игоревна, отговорите же своего жениха!
– У меня куча дел, – отмахнулся Тим. – Пару статей уже точно написать не успею… И я прекрасно себя чувствую! Кира, едем. Через час поезд на Москву, мы еще успеем. А в поезде, я обещаю, окон открывать не стану. Таблетки буду пить по расписанию!
– Тимофей, я не советую.
– Нет! Все, все, Кирчу, едем, иначе я просто с ума сойду здесь…
Тим выглядел вполне здоровым и бодрым. «Может, и правда рискнуть? – подумала Кира. – Если мы уедем сейчас, то не надо будет думать о Сергее, о маме… Не придется ломать голову, переживать!»
– Все решено. Где тут подписаться? Спасибо, доктор, за все, не поминайте лихом… – Тим схватил Киру за руку и потащил к выходу.
На улице Кира бросилась Тиму на шею.
– Что ты? – опешил он.
– Тимочка, Тим… – она не знала, что сказать.
– Ты боишься? Переживаешь за меня? Брось, нельзя быть такой паникершей… А в Москве долечусь, если что.
Тим почти рысью мчался к дому, Кира едва поспевала за ним. «Но это нехорошо… Надо написать Сергею эсэмэску, сказать, что ничего не будет, продолжения отношений не будет!» Кира достала из кармана мобильный телефон. Она не боялась посылать сообщения при Тиме – знала, что тот не станет заглядывать ей через плечо.
– Кирчу, что ты делаешь? Некогда же…
Калитка была не заперта.
Они ворвались во двор, побежали по дорожке к дому. Тим взлетел по ступеням и на некоторое время замер, пытаясь перевести дыхание. Возникла минутная пауза, заполненная пыхтением Тима.
И в этот момент Кира услышала писк, идущий откуда-то из глубины дома. Странный такой – словно в окно залетела птица и теперь пищала, метаясь в поисках выхода.
Сердце у Киры сжалось. Она схватила Тима за рукав, прошептала:
– Тише… Тише, прошу! Ты слышишь? Иди за мной. Только не шуми.
Кира положила телефон в нагрудный карман и теперь уже сама тащила за собой Тима.
Темная «зала», со стен которой смотрели стеклянными глазами головы убитых животных, коридор… Дверь в детскую… Писк доносился именно оттуда.
Голос отца:
– …как она ушла? Ты видела? Куда? А ты калитку за ней закрыла?
Писк:
– Папочка, папочка, не надо! Папочка, я не помню…
– А надо помнить. У нас не проходной двор, чтобы всякие могли войти…
Кира распахнула дверь.
Отец держал Гелю за волосы, наклонив назад – казалось, еще чуть-чуть, и Геля сломается пополам. Лицо младшей сестры было искажено от ужаса и боли, вены на шее вспухли.
Именно этого и боялась Кира, именно нечто подобное стала подозревать, войдя сейчас в дом и услышав странные звуки.
– Ты, урод, – сказал Тим за спиной у Киры – незнакомым, хриплым голосом. – Отпусти ребенка.
Отец мгновенно оттолкнул от себя Гелю. И заявил совершенно хладнокровно:
– Потише, зятек. Без оскорблений. Это мой дом.
– Геля, я так и знала… – со злостью, отчаянием произнесла Кира, бросаясь к сестре. Обняла ее, прижала к себе. Геля не плакала, она просто ритмично вздрагивала. Тихо, без звуков.
Потому что в голос при отце плакать было нельзя – Кира это правило тоже с детства заучила наизусть.
– Твою мать, да кто так с детьми обращается! – не закричал, а заорал Тим – лицо бледное от гнева, кулаки сжаты.
– Тише, тише, зятек, ничего такого не было…
– Кирчу, ты хотела забрать Гелю… Значит, ты знала, да? Ты знала! Почему не рассказала толком? Блин, эти твои вечные тайны… Забираем. Быстро. Где документы на нее? Одежда – фиг с ней, купим… Чтобы ни секунды лишней в этом дурдоме…
В комнату вбежала, задыхаясь, мать с пакетами в руках. Бросила их на пол, прошептала:
– Что? Что случилось?
– Мама, ты обманула меня! – закричала Кира.
Геля вырвалась, побежала к матери, прижалась к ней.
– Никуда я свою дочь не отпущу, – зло сказал отец. Повернулся к матери: – Слышь, они Гелю хотят увезти!
– Увезите, – вдруг шепотом произнесла мать, глядя на Киру обезумевшими глазами. – Пожалуйста, увезите ее отсюда.
– Да ты с ума сошла, идиотка…
– Ты садист, – Кира смотрела отцу прямо в глаза. – Я тебя ненавижу. Тим, я никогда тебе не говорила. Тим, у меня было точно такое же детство. Тим, помнишь, у меня рука болит после перелома… Так это он ее сломал. Я хотела стать пианисткой, а он…
Тим был уже не бледный, а зелено-желтый. Он, видимо, хотел ударить отца Киры, даже сжал кулаки и замахнулся. И пошатнулся, медленно сел на пол.
– Идиоты. Все вы идиоты, – сквозь зубы прошипел отец. – Только вздумайте Гельку увезти. Вас обоих за киднеппинг посадят. Я не шучу!
– Тимочка! Тим! – Кира бросилась к жениху, положила его голову себе на колени. Тим дышал с трудом.