В память о тебе - читать онлайн книгу. Автор: Дафна Калотай cтр.№ 28

В «Арагви» они сели в глубине зала, поближе к эстраде, где оркестр исполнял грузинскую музыку. До этого Нине считаные разы довелось бывать в настоящем ресторане, поэтому она предоставила Виктору сделать заказ. Он заказал бутылку «Телиани», рыбный салат и черную икру. На основное блюдо — шашлык.

— Вы всегда хотели стать поэтом? — спросила Нина. — С детства?

— Нет. Как всякий мальчик, сначала я хотел стать полярником, — пошутил он.

Публика прибывала, и оркестр заиграл громче. Виктору пришлось повышать голос, рассказывая Нине о своем детстве в маленьком подмосковном городке. Он был единственным ребенком в семье. Отца у него не было. Он жил с мамой и бабушкой.

— Совсем крохотный городишко, почти деревня. Мама работала учительницей, а я рос под присмотром бабушки. Отец умер еще до моего рождения. Помню, я очень любил окрестные леса. Даже говорил иногда: «Мой настоящий дом — это лес».

— Мой отец умер, когда мне исполнилось три года, — сказала Нина. — Болезнь крови. А какой предмет преподавала ваша мама?

— Языки, — ответил Виктор поспешно и немного растерянно, словно не был уверен в правильности ответа.

— От нее вы, наверное, и унаследовали способности к лингвистике.

Виктор улыбнулся.

— Мне следует быть ей за это благодарным. Сначала я не собирался становиться поэтом. Я поступил в ФЗУ, хотел стать сварщиком.

Он рассказал Нине о годах, проведенных в фабрично-заводском училище. Несмотря на все старания, из него так и не получилось хорошего сварщика.

— У меня нет таланта к физическому труду, но тогда я отказывался себе в этом признаться. Все время, пока учился в ФЗУ, я сочинял небольшие стихотворения и песенки, просто так, лишь бы было веселее. Я записал несколько стихов, и они попались на глаза моему учителю. Он послал их в журнал, который как раз напечатал статью об Институте стали. Увидев свои стихи опубликованными, я испытал глубокое удовлетворение. Учась на сварщика, я ни разу не чувствовал ничего подобного. Подозреваю, мои преподаватели специально подстроили это, чтобы я сменил профессию и ушел из училища. — Виктор отхлебнул вина. — К счастью, потом меня приняли в Литературный институт.

Подали шашлык. Виктор как раз рассказывал Нине о ленинградском поэте, взявшем молодое дарование под свое крыло. В его манере говорить о себе было нечто чарующее. Он смотрел собеседнику прямо в глаза, был непринужден, откровенен, речь его отличалась необыкновенной искренностью. Виктор рассказывал о трех годах, проведенных в ташкентской эвакуации во время войны. С ним рядом жило много людей искусства: музыкантов, актеров, режиссеров…

— Там я впервые понял, почему некоторые люди предпочитают сидеть в тени, а не загорать на солнце.

Он рассказывал о езде на верблюдах с местными узбеками, о вкуснейших абрикосах, о шелковице, которую срывал с дерева, растущего перед окном Дома московских писателей.

— Я жил на улице Карла Маркса, семнадцать, — погрузившись в воспоминания, мечтательно говорил Виктор, — а вокруг дома росли миндальные деревья. — Потом его лицо стало серьезным. — Пребывание там было отравлено сознанием того, что наши товарищи погибают, в то время как мы отсиживаемся в тылу. Я хотел пойти на фронт добровольцем, но мне не позволили.

— Почему?

— У меня порок сердца. Я родился с ним. Врачи обнаружили его, прослушивая меня стетоскопом.

— Порок сердца?

— Так говорят, когда сердечный клапан недостаточно плотно прилегает. Ничего смертельно опасного, просто мое сердце бьется с нерегулярными интервалами. Меня освободили от службы в армии.

Нина вспомнила, что еще при первой встрече догадалась, что он не воевал. Она не верила, что причиной белого билета Виктора была болезнь. В конце войны на фронт стали посылать всех без разбору, вне зависимости от болезней или малой физической пригодности. Только известного поэта могли оставить в тылу, подальше от опасностей войны. То же самое случилось с большинством коллектива Большого театра: их эвакуировали в Куйбышев.

Нина внимательно слушала, время от времени кивая головой. Виктор рассказал ей о возвращении в Москву и о жизни с матерью в коммунальной квартире Дома артистов.

— Я хотел встретиться с вами раньше, но мама серьезно заболела и врачи неделю не знали, как ее лечить. Но теперь ей гораздо лучше.

Секунду Нина сомневалась в правдивости его слов. В воображении она рисовала маму Виктора похожей на свою: некогда красивая женщина в платке, измотанная тяжелым трудом и ежедневными переживаниями.

Наконец она решилась спросить:

— А та женщина, с которой я видела вас на банкете… Кто она?

— Лилия? Изумительная женщина, мой старый друг. Сейчас она живет в Ленинграде, но приезжает в Москву навестить родителей.

Нина постаралась скрыть свои чувства. «Изумительная женщина…»

Виктор бросил салфетку на пустую тарелку и отодвинул ее от себя. Его улыбающееся лицо выражало полнейшее счастье, что несколько противоречило виду нервно скрученной салфетки.

— А что насчет вашей семьи? — спросил он.

— У меня только мама. Она работает в поликлинике. Мой отец был декоратором сцены в опере. Подозреваю, что его профессия сильно повлияла на ее решение выйти за него замуж. Мама всегда любила театр, но в силу своего происхождения не смогла попасть в закулисный мир. Благодаря ей я стала балериной. Только недавно до меня дошло, что балет, должно быть, был ее мечтой.

Нина вспомнила тонкие лодыжки матери, мускулистые икры ног, узкие, но сильные, как у оленя. Она почувствовала себя виноватой: не стоило раскрывать мамин секрет.

Она отвернулась и стала наблюдать за оркестром.

Виктор, похоже, нисколько на это не обиделся.

— У вас такая красивая шея, — сказал он. — У всех балерин красивые шеи. Вам что, измеряют длину шеи? Это необходимое условие, чтобы стать балериной?

Нина рассмеялась.

— Оптическая иллюзия. Не более того. Нас учат ходить на носках и держать голову высоко поднятой. Просто фокус… или чудо, если вам так больше по душе.

Можно было подумать, что девушка шутит, но на самом деле она говорила вполне серьезно.

— У вас великолепная шея. Как мне хочется к ней прикоснуться!

Нина покрылась румянцем и инстинктивно поднесла руку к шее, словно стараясь скрыть цвет своей кожи.

— Такие шеи, как ваша, заслуживают всех драгоценностей мира.

Смелое заявление! Она терпеть не могла людей, которые выступают против личной собственности из принципа и громогласно заявляют об этом всем и каждому, словно этим пытаются доказать свое превосходство над другими. Нина ненавидела семью, живущую напротив. Вечно они пренебрежительно отзываются о тех, кто имеет больше, чем необходимо для жизни. Даже ее мама утверждала, что ей не надо больше, чем у нее уже есть. Ни за что она не признается, что ей чего-то не хватает. Зачем пояс, если юбку можно подвязать веревочкой? Она просто жадина по сравнению с мамой.