На синей комете - читать онлайн книгу. Автор: Розмари Уэллс cтр.№ 9

— Какая работа? — спросил я.

Но мистер Эплгейт не знал. У него текло из носа, и он то и дело обильно сморкался в платок.

— Ботинки совсем сносились, ноги промокают, — пояснил он простуженным голосом.

Мне так хотелось дать ему хотя бы пару сухих носков, но у меня их не было. Мои собственные носки, штопанные-перештопанные тётей Кармен, взрослому человеку не годились.

— Всё-таки не понимаю, — задумчиво произнёс я. — Жили себе люди, всё у всех было хорошо. Мы с папой ели бараньи котлеты и мороженое. Фермеры пахали и сеяли, покупали трактора. Учителя — вы, например, — работали, учили детей. И вдруг — бац! И ничего нет, как не было. Папа уехал, а на ужин у нас холодная репа. Как, почему это произошло?

— Алчность, — произнёс мистер Эплгейт. — Иными словами, жадность. Жадные спекулянты с Уолл-стрит стремились нажиться. Завышали ставки, завышали, пока весь рынок акций не рухнул, как карточный домик.

Завышенные ставки, невозвращённые кредиты — и всё покатилось в тартарары.

Слово «алчность» я знал очень хорошо — его часто повторяли в воскресной школе при церкви Пресвятой Девы Марии Скорбящей. Алчность — это грех. Неужели спекулянты с Уолл-стрит сделали в октябре двадцать девятого года в точности то же самое, что персонажи из Библии — менялы в Иерусалимском храме или строители Вавилонской башни? Впрочем, это не имело значения. Главное, что нынешние дельцы — потомки библейских грешников.

Мы с мистером Эплгейтом прорешали всё задание по арифметике и обсудили, как оформлять ответы: с оформлением тоже было много хлопот.

— Опять мечтаешь о своих поездах, Оскар? — мягко заметил мистер Эплгейт, увидев, что я, погрузившись в свои мысли, смотрю в одну точку.

Я встрепенулся, бросил взгляд на часы в кухне. Четверть пятого. Посмотрел за окно и ахнул.

— Чёрт побери! Идут! Выходят из автобуса. Чего ж так рано? Бегите, мистер Эплгейт! Через заднюю дверь!

Мистер Эплгейт подхватил своё видавшее виды пальто и исчез, точно ветром сдуло.

Тётя и сестра вошли — и я поднял глаза, словно бы нехотя оторвавшись от учебника арифметики.

— Вы рано! — произнёс я спокойно. Так спокойно, как мог.

Они ничего не заметили. К счастью, я успел вымыть чашку и кастрюльку, в которой варил какао; буханка дешёвого хлеба лежала, аккуратно завёрнутая, в хлебнице. Сковородка висела на крючке и сияла, точно отполированная: я успел смыть следы бутерброда с ветчиной, а банку сунул в помойное ведро, в самый низ, надеясь, что под кофейной гущей тётя Кармен шарить не станет. В кухне пахло фасолевой запеканкой, которую я приготовил на ужин.

Тётя Кармен сняла шляпку.

— У Мерриветеров ветрянка, — объявила она, как будто ветрянка была личным пороком этого семейства. — На входной двери большой жёлтый плакат: Карантин. Никого не впускают, никого не выпускают. Так что Мари-Луиза осталась сегодня без музыки, а её брат — без речи Патрика Генри, которую он учил наизусть к сегодняшнему дню. Мы только зря проездили. И разумеется, я не вправе брать с них деньги за несостоявшиеся уроки.

— И ещё мы остались без пирога, — проворчала Уилла-Сью. — Я так хотела пирога! А там ветрянка-карантин! Даже пирога не дали!

Папа много раз советовал тёте Кармен установить телефон. «Я смогу тебе звонить, мы будем общаться каждый день, как будто живём в одном доме! — говорил папа. — И при этом тебе не придётся дышать сигарным дымом!» Но тётя Кармен твердила, что телефон — как, впрочем, и наши электрические поезда — не для простых людей, только богачи могут позволить себе подобную роскошь.

Зная о её нелюбви к телефонам, я обычно помалкивал, но, услышав про ветрянку, не выдержал и высказался:

— Будь у нас телефон, миссис Мерриветер вас бы наверняка предупредила…

— Что это? — перебила меня Уилла-Сью. В руках у неё была книга «Стихи у камелька». — Мама, смотри! Она мокрая! — В её голосе зазвучали торжествующие нотки. — Оскар выходил из дома! — Сестрица говорила нараспев, дразнила меня, разве что язык не показывала. — Оскар непослушный! Он из дома выходил, в библиотеку ходил, под дождём ходил, книжку намочил! Оскара накажут!

Тётя Кармен пролистала слипшиеся влажные страницы. Томик сам открылся на стихотворении Киплинга «Если».

— Чья это книга, Оскар? — спросила тётя Кармен.

— Не знаю! — бездумно выпалил я.

Уилла-Сью фыркнула. Тётя Кармен нашла библиотечный конвертик, приклеенный изнутри к обложке, и штампы с датами выдач и возвратов книги. Её ноготь двигался вниз по колонке с датами.

— Так, так, Оскар, — проговорила она. — А ведь книга-то выдана сегодня. Восемнадцатого ноября.

Мой ум метался в поисках хоть каких-нибудь объяснений. Но напрасно.

Тётя Кармен прищурилась.

— Очень интересно, — произнесла она. — Эту книгу, «Стихи у камелька», брали в городской библиотеке города Кейро каждую неделю, с начала сентября. До этого её десять лет никто не читал. А ведь в начале сентября у меня как раз начались уроки, и я стала оставлять тебя дома одного. Похоже, это твоя любимая книга, а, Оскар? И больше всего тебе нравится Киплинг?

Я закивал и замотал головой одновременно. И покраснел до корней волос.

— Оскар! — сказала тётя Кармен, захлопнув книгу. — Ты выходил сегодня из дому без разрешения? Ходил в библиотеку?

— Нет, мэм, — промямлил я.

— В таком случае откуда тут взялась мокрая книга, Оскар? Кто взял её сегодня в библиотеке? — Тётя Кармен смотрела на меня в упор. Требовательно, неумолимо. Она ждала ответа.

С этих пор тётя Кармен всюду таскала меня за собой. Даже сломай я ногу или скрючься от приступа аппендицита, я не имел права остаться дома один, потому что полностью вышел из доверия. Ещё бы! Я же впускаю в дом всякую шушеру! Подвергаю опасности себя, тёткину коллекцию фарфоровых статуэток и вообще всё нажитое непосильным трудом!

— Так и норовят украсть! Так и норовят! Эти бродяги тащат всё, что плохо лежит. — Тётя Кармен распекала меня не просто так, а с железными доводами. — А ты посмел впустить его в дом, Оскар! Впустил прохвоста без роду и племени, как будто он — честный человек!

Объяснять тёте Кармен, что мистер Эплгейт не прохвост, а честнейший человек, не имело никакого смысла.

В наказание и назидание меня обязали каждый вечер, до самого Рождества, по десять раз писать в тетради стихотворение Киплинга «Если». Оказалось, оно нравится не только мне. Редьярд Киплинг был в большом почёте у любителей красноречия. Все клиенты тёти Кармен мечтали, чтобы их чада умели декламировать это стихотворение. Поэтому её несчастные ученики зубрили все тридцать две строчки, а потом заунывно читали наизусть, выпятив грудь и надув щёки.

Так или иначе, восемнадцатого ноября моя свобода закончилась. Отныне я посещал все уроки музыки и декламации и домашние задания делал там, где удавалось приткнуться — каждый день в чужом доме.