– Ну, в поджоге, несомненно, обвинят папистов, – заметил Ньютон.
– Да, – кивнул Отс, – ведь они именно так и поступили бы, если бы у них появилась возможность.
– Кто же в этом усомнится после заговора Эйлсбери? – заметил Ньютон.– Или мятежа сэра Джона Фенвика?
– И все же, – вмешался я, – за последний год арестовали так много якобитов, что остальные постарались спрятаться понадежнее, и нам будет трудно найти папистов. К тому же, если я не ошибаюсь, в феврале всех папистов выслали за десять миль от Лондона?
– Да, милорд, – сказал Отс.– Но уже через месяц они получили серьезные послабления, и те, кто был вынужден покинуть Лондон, очень скоро вернулись, как крысы после Великого пожара.
– Тогда прошу вас, доктор Отс, скажите, насколько точны списки тех, кого следует убить? Мы не хотим, чтобы хоть кто-то из папистов унес ноги.
– Уверяю вас, милорд, никто не спасется, – с фанатичной ухмылкой сообщил Отс, и я вдруг понял, что он получает удовольствие, предвкушая, сколько крови прольется.– Мы начнем с дома испанского посла на Уайлд-стрит, в Ковент-Гардене, ведь именно он придает католический дух целому району Лондона. Я очень рассчитываю, что там мы найдем бумаги, составленные для католической миссии во Фландрии, где будет указано общее число католиков в Англии и Уэльсе, а также их имена. Не думаю, что мы убьем меньше католиков, чем удалось прикончить гугенотов в Париже во время Варфоломеевской ночи, милорд.
– Что ж, это только справедливо, – пробормотал Ньютон.– Но когда же все это свершится?
– Глупец, – вмешался я, делая вид, что мне это известно. Я побоялся, что у Отса возникнут сомнения, если мы покажем ему полное незнание ситуации.– Ведь я уже не раз ему говорил, но этот упрямец не умеет слушать. Скажите ему, доктор.
– Естественно, после возвращения короля из Фландрии, – ответил Отс.– Какой же католический заговор, связанный с покушением на короля, может обойтись без короля? Все откроется после убийства Исаака Ньютона, в котором обвинят католиков, и тогда все узнают об их подлом заговоре.
– А как он будет убит? – поинтересовался я.– Я слышал, что он человек умный, этот Исаак Ньютон. Он может вас перехитрить.
– Подробности мне неизвестны. Но за ним следят, и мы знаем, где он бывает. Он будет убит на улице, а вину за это преступление возложат на известного католика, работающего в Тауэре.
– Значит, это произойдет после заключения мира, – спокойно сказал Ньютон, словно речь шла об убийстве совершенно постороннего человека.
– Ну а чего еще нам ждать? – осведомился я.– Как ты мне надоел, Джон, ты настоящий осел. Позор тебе. Конечно, все это произойдет после заключения мира, ведь как иначе король может вернуться? – Я посмотрел на Титуса Отса и устало покачал головой.– Иногда я и сам не понимаю, почему продолжаю держать его у себя на службе, доктор: одним своим присутствием он наносит оскорбление здравому смыслу.
Так и продолжался наш разговор. Постепенно, проявив немалую ловкость, мы выведали планы заговорщиков, и к тому моменту, когда карета подъехала к Экс-Ярду, который находится между Кинг-стрит и Ареной для петушиных боев в парке Сент-Джеймс, мы уже частично знали содержимое памфлета. Тем не менее я заявил, что хочу его прочитать.
– Сейчас принесу, – обещал Отс, открывая дверцу кареты и выбираясь на улицу.
– Какой отвратительный тип, – заметил Ньютон, когда Отс скрылся в доме.
– Совершенно отвратительный, – согласился я.– Un eto– urdie bete, вне всякого сомнения.
– Да, жестокий зверь, вы совершенно правы.– Ньютон улыбнулся.– А вы, сэр, прошли мимо своего признания. Из вас получился бы прекрасный актер, мой юный друг. Как хорош ваш английский с французским акцентом, как он аристократичен! Bien tourne
[40]
, если можно так выразиться. Я поистине потрясен.
– Благодарю вас, сэр. А теперь мы узнаем, что написал мистер Дефо.
– Еще один негодяй, – выразил свое мнение Ньютон.– Ненавижу тех, кто под прикрытием анонимности пишет то, что не осмеливается произнести вслух. Это самая настоящая трусость.
Когда Отс вернулся к карете с памфлетом в руке, я дал ему гинею, и этот жалкий, презренный тип рассыпался в благодарностях, не преминув покрутить монету в своих почерневших пальцах. Я порадовался, что дал ему настоящую монету, а не одну из фальшивых.
– Вам не следует рассказывать лорду Лукасу о нашей встрече, – предупредил я.– Иначе он может подумать, что я намерен действовать у него за спиной. А он человек ужасно надоедливый, и мне совсем не хочется пускаться в долгие объяснения. Клянусь, он производит впечатление человека, которого все постоянно обижают.
– Я редко встречался с его светлостью, – сказал Отс.– Но если верить сержанту Роэну, он именно таков, как вы его описали. Ваше превосходительство может не сомневаться: я никому не скажу о нашем разговоре. И я очень рассчитываю на продолжение знакомства с вашей светлостью уже после того, как Англия станет гораздо более приятным местом для жизни.
– Вы имеете в виду, без папистов.
Отс поклонился в знак подтверждения.
– Аминь, – сказал он.
Ньютон захлопнул дверцу кареты, и мы поехали прочь, испытывая ужас от услышанного и напуганные сведениями, которые попали к нам в руки.
Ньютон часто возвращался к истории про нечестивый пир Валтасара и про тайное послание, расшифрованное Даниилом. Книга пророка Даниила, в которой имеются разные числовые пророчества, вообще была одной из самых его любимых в Библии. Ньютон удивлялся, почему мудрецы Валтасара не смогли прочитать слова «Мене, мене, текел, упарсин» – «сосчитан, взвешен и разделен». Возможно, они опасались сообщить царю плохую новость, в то время как Даниил боялся только Бога. Ньютон однажды сказал мне, что на арамейском языке этими словами обозначаются также монеты: золотая мина, серебряный текел (арамейский эквивалент шекеля) и медный перес, который стоил половину мины. Так что первая записанная острота была каламбуром, связанным с этими тремя монетами, и можно себе представить, как Даниил говорит Валтасару, что его царство не стоит и трех пенсов. А почему оно не стоит трех пенсов? Потому что Валтасар был настолько глуп, что пил вино во славу богов золота, серебра и бронзы, используя золотые и серебряные кубки, которые его отец Навуходоносор вынес из храма Иерусалимского, святилища Бога.
Этот анекдот хорошо характеризует Ньютона: он показывает его интерес к нумизматике, стимулированный работой на Монетном дворе. Но еще более существенным мне кажется значение самих слов «сосчитан, взвешен и разделен», в которых содержится краткое изложение философии Ньютона и его вклад в мировую науку. Если подумать, то всю жизнь Ньютона можно сравнить с этой отделенной от тела рукой, чьи писания так изумили всех пророков и мудрецов царя Валтасара, поскольку Ньютон так мало интересовался своим телом, что оно и вовсе могло бы не существовать.