— Почему ты считаешь, что труп в туннеле — это Фридрих Варцок? — не обращая внимания на слова Шломо, спросил Цви.
— Знакомый священник, он работает на „Старых товарищей“, рассказывал, что Варцок исчез из тайного убежища под Эбенси. Планировалось, что
Варцок отправится в Лиссабон и сядет на пароход в Южную Америку. Туда же, куда сейчас направляется Эйхман. Они сделали вывод, что вы убили Варцока, так же как убили Вилли Хинтце.
— Ну, насчет Хинтце — это точно, — согласился Цви. — Тогда я работал на ЦРУ, или „ОСС“, как мы раньше называли его. А Аарон был в британской военной разведке. Вилли Хинтце мы действительно убили. В лесу под Талгау. Через несколько месяцев после Эйхмана. То есть человека, которого мы приняли за него. Брат Эйхмана и его жена ходили в небольшую деревушку рядом с Эбенси. Мы взяли местечко под наблюдение. В шале, в лесу рядом с деревней, жило четверо мужчин. Человек, которого мы убили, совпадал с описанием, какое у нас имелось на Эйхмана.
— Знаете, что я думаю? — сказал я. — Семья Эйхмана специально водила вас за нос, для того чтобы он мог прятаться где-то еще.
— Да, — кивнул Цви. — И такое бывало.
Я свое сказал. Я выдохся и попросил сигарету. Цви дал мне. Я попросил еще чашку кофе. Аарон налил. Уже кое-что, наметились сдвиги.
— И что будем делать, босс? — повернулся Аарон к Цви.
Цви раздраженно вздохнул.
— Заприте его куда-нибудь, пока я думаю.
— Куда? — оглянулся на Шломо Аарон.
— В ванную, — решил тот. — Там нет окон, а дверь запирается.
Сердце у меня в груди дало сбой. Именно в ванной спрятал я пистолет, отданный мне Энгельбертиной. Тот самый, из которого, как она заявила, может застрелиться Эрик. Но там ли еще оружие?
Два еврея отвели меня в ванную. Я выждал, пока не услышал, как из замка с обратной стороны вынули ключ, и только тогда, открыв сушильный шкаф, сунулся за резервуар горячей воды. В первую секунду я схватил пустоту, но уже в следующую пистолет очутился у меня в руке.
Магазин в маузере не больше зажигалки. Я перевернул пистолет и замерзшими, трясущимися пальцами вытряхнул его из рукоятки. Восьмимиллиметровые патроны размером приблизительно с перо солидной авторучки и на вид не более опасные. Но ходила в свое время в КРИПО поговорка: „Не в том суть, чем стреляешь, а в том, куда попадаешь“. В магазине было семь патронов и один в казеннике. Я понадеялся, что не придется истратить ни одного. Но если и придется, я знал, что неожиданность сыграет мне на руку — кто же ждет, что у голого человека, едва прикрытого лишь пледом, вдруг окажется оружие.
Я загнал магазин обратно, снял с предохранителя — пистолет был готов к стрельбе. Эти люди — профессиональные убийцы. Если дойдет до стрельбы, мне очень повезет, если хоть одного достану. Я попил воды, воспользовался туалетом и спрятал пистолет под плед, там, где я придерживал его у шеи. Хотя бы не сдохну как собака. Я навидался, как убивают людей на краю рва, и знал, что лучше застрелиться самому, чем принять такую смерть.
Я сидел на краю ванной и думал о Кирстен и о людях, убивших ее. Если мне удастся спастись, я обязательно отомщу им, твердил я себе. Хотя бы гнаться за ними пришлось до самой Америки. На авиабазу уж точно съезжу. Но — на какую? Американские военные авиабазы разбросаны по всей Германии. Тут я вспомнил про письмо, на которое наткнулся в бардачке Джейкобса, из госпиталя „Рочестер Стронг“, отправленное в Гармиш-Партенкирхен через авиабазу Рейн-Майн. Сто процентов, именно в Рейн-Майн они и двинулись. Я взглянул на часы. Почти шесть. Самолет на Виргинию улетает в полночь. Наконец я услышал, как поворачивается ключ в замке ванной. Даже если б Цви не целил в меня из пистолета, я бы все понял по его лицу.
— Не проехало, да?
— Извини, — ответил тот, — но то, что ты рассказал, слишком уж фантастично. Если даже ты не тот, за кого мы тебя принимаем, все равно ты — эсэсовец. В этом ты сам признался. И потом, эти снимки… где ты с Гиммлером и Гейдрихом. Они были заклятыми врагами моего народа.
— Ну что ж, — сказал я. — Судьба.
Цви отступил от двери и махнул пистолетом в коридор.
— Давай, иди, — мрачно велел он. — И покончим скорее с этим.
Крепко вцепившись в маузер под пледом, я вышел из ванной и зашагал впереди него. Аарон ждал у парадной двери, Шломо — на улице. Но оружие пока что я видел только у Цви. Что означало, первым мне придется застрелить его. Мы вышли из дома в темноту. Шломо предусмотрительно включил наружный свет, чтобы они могли видеть, что делают. С трудом мы стали взбираться по склону к деревьям и открытой могиле, ждавшей меня. Я уже рассчитал, когда сделаю первый ход.
— Наверное, это ваше представление о высшей справедливости, — обронил я, — такая вот унизительная казнь. — Говорил я храбро, но желудок мой скрутило в узел. — А на мой взгляд, это делает вас такими же подонками, как эти гады из специальных оперативных групп. — Я надеялся, что хотя бы один из них — Аарон, может быть, — почувствует хоть какое-то отвращение к себе, и отвернулся. Сначала я убью Цви, а следом — Шломо. Шломо, единственного из всей троицы, мне действительно хотелось убить. Голова у меня по-прежнему нещадно болела. На краю могилы я остановился, оглянулся. Находились все трое меньше чем в двух метрах от меня — в пределах досягаемости даже для плохого стрелка. Давно мне не приходилось убивать человека. Но сейчас не место для колебаний. Если потребуется — убью всех троих.
42
Было отчаянно холодно. Ветер хлестнул мне пледом по голове. Мою одежду, валявшуюся в могиле, уже припорошил снег. Но я снегу радовался. На снегу будет видна кровь, если я попаду в человека. Я хороший стрелок — лучше стреляю из пистолета, чем из винтовки, это уж точно, — но из восьмимиллиметрового на открытом воздухе легко промахнуться. Другое дело сорок пятый калибр. Если Цви или Шломо выстрелят — точно ранят, и буду валяться, пока не умру от потери крови.
— А последняя сигарета? — спросил я. Отвлеки противника любым пустяком, а уж тогда кидайся на него, — так нас учили в полицейской академии.
— Ты хочешь курить? — не поверил Цви.
— Шутишь? — удивился Шломо. — В такую-то погоду?
Но Цви уже полез за сигаретами. Тут я сбросил плед, мигом повернулся и выстрелил. Пуля угодила ему в щеку, рядом с левым ухом. Я выстрелил опять и срезал ему кончик носа. Кровь Цви брызнула на шею Шломо, на воротничок его рубашки. Здоровяк потянулся за кольтом под мышкой — в этот раз я попал ему в горло, — он упал навзничь на снег, как тяжелый рюкзак. Прижав руку к адамову яблоку и булькая, словно кофеварка, он все-таки нащупал рукоятку и вытянул кольт из кобуры, невольно нажав на курок, когда оружие появилось перед его удивленным лицом: его пуля уложила Цви наповал. Я для верности пальнул Шломо между глаз, одновременно быстро шагнув к Аарону. Изо всех сил я лягнул его в пах замерзшей ногой. Несмотря на боль, он вцепился в мою ногу и держал, пока я не ткнул ему пистолетом в глаз. Только тогда, завопив от боли, он отпустил меня. Поскользнувшись на снегу, я свалился, глядя, как Аарон пятится, шатаясь, и, наткнувшись на неподвижное тело Шломо, падает рядом с ним. Кое-как поднявшись на колени, я нацелил маузер ему в голову и заорал, чтоб не трогал свой пистолет. Аарон то ли не слышал меня, то ли предпочел не услышать, но он выдрал кольт из кобуры и стал возиться, пытаясь привести в боевое положение. Однако пальцы у него замерзли, как и у меня, только мой указательный уже лежал на курке, и у меня оказалось достаточно времени, чтобы как следует прицелиться. Я прострелил молодому еврею икру, парень заверещал от боли, точно побитая собака, выронил оружие и схватился за ногу. Мне показалось, стрелял я пять или шесть раз, но может, и больше, наверняка я не помнил. Я подобрал пистолет Цви, а свой забросил в деревья. Потом забрал оружие Аарона и Шломо и быстро забросил туда же. Аарон был надежно выведен из строя, и я, подойдя к мелкой могиле, выгреб оттуда свою полузамерзшую одежду и принялся одеваться.